Выбрать главу

— А как насчет обещанья? — улыбаясь, Рудолфо пристально взглянул на меня; вокруг суетились пассажиры и проносили багаж.

Я растерялся.

— Ключ! Ты же мне обещал ключ! — воскликнул он и протянул руку.

Я достал из заднего кармана брюк ключ от мастерской и положил его ему в ладонь.

И вот я в Стокгольме.

Смятение, точно обвив меня плющом, сковало все мои чувства; и в такси, и в гостинице в голове стучала одна неотвязная мысль: лечь бы, закрыть глаза и снова увидеть родники краски, бьющие на старом мольберте. Но обстоятельства, словно нарочно, складывались по-иному. На часах уже было без двадцати десять, когда я только-только освободился от чемодана, а в десять доктор Янсен ждал меня в своем кабинете.

Я пришел минута в минуту.

(Как ни странно, белизна не вызывала во мне тревоги; казалось, если бы я даже зажмурил глаза в лифте, поднимаясь к главному врачу, и тогда сгустки свернувшейся крови не появились бы. Но как тут зажмуришься, когда рядом стоит медсестра и с легкой улыбкой на губах смотрит на тебя в упор.)

Принял меня высокий, сухощавый человек с отсутствующим взглядом.

Сестра назвала мое имя и фамилию и напомнила о телефонном разговоре с Рудолфо, говорила она по-английски, чтобы и мне было понятно. Доктор оживился и вскинул на меня глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков.

Мы расположились в глубоких креслах, и сестра, достав из подвесного шкафчика чашки, подала нам холодный чай, потом задернула шторы, погасила свет и вставила в аппарат снимок. На экране появились кольца гортани.

Моей, вероятно? Чтобы чай не выплескивался в блюдце, чашку приходилось держать обеими руками, крепко вжав локти в подлокотники, — только так я мог совладать с дрожью, сотрясавшей все тело.

Мы осмотрели опухоль со всех сторон.

И когда аппарат выключили и зажегся свет, мы оба — и доктор, и я — молчали; сестра, слегка поклонившись, вышла из кабинета.

— Это рак, сударь мой, — произнес доктор Янсен, не поднимая глаз от чашки с чаем, — и к тому же изрядно запущенный… Полностью картина станет ясной, когда мы вскроем горло, — продолжал он, прихлебывая чай. — Если опухоль не пустила корней, мы вырежем ее, и вы будете жить дальше, как будто ее никогда и не было… Если же она так разрослась, что метастазы пошли в другие органы, тогда… тогда сами понимаете, вы интеллигентный человек, прекрасный художник, как рекомендовал вас коллега Рудолфо.

Я молча стоял у стола доктора Янсена.

А доктор продолжал сыпать словами: завтра утром он примет меня в свой санаторий, в шесть часов я должен быть в приемном покое. Рановато, правда, но ничего не поделаешь. Сопровождает ли меня кто-нибудь, спросил он, а когда я отрицательно покачал головой, умолк и начал листать большой блокнот. Нет, нет, сегодня, к сожалению, невозможно, задумчиво проговорил он и посоветовал не запираться в гостиничном номере, одиночество угнетающе действует на больного, куда лучше потолкаться в уличной толпе, посидеть в кафе, пить можно все, что душе угодно, а вот курить он не рекомендует, табачный дым раздражает слизистую, и тогда от кашля не будет спасенья. Что касается анализов, тут он совершенно полагается на Рудолфо, но перед операцией необходимо специальное обследование сердца и почек. На это потребуется полдня.

Мы раскланялись.

Когда я уже взялся за дверную ручку, вслед мне раздался его размякший голос:

— Стало быть, в шесть часов я жду вас, господин Отто!

Я не послушался совета доктора Янсена и не пошел бродить по улице, а поспешил прямо в гостиницу.

Следовало успокоить дыхание, окончательно унять дрожь. Мысли меня не донимали: в голове было пусто, ровно бы кто-то открыл череп, пригнул голову, и весь мозг до последнего кусочка вылетел на асфальт.

В лифте никого не было.

Нехотя я вошел в него, и, лишь только за мной закрылись двери и палец нажал на кнопку, я почувствовал себя в тисках одиночества.

В зеркале я увидел свое лицо.

А может, опустить занавес, выйти к публике и объявить: «Urbi et orbi: «Finita la commedia»?[4]

Субъект в зеркале ухмыльнулся.

— Согласен? — подмигивая, осведомился я.

Он опустил голову на грудь и кивнул в знак согласия.

Рывком я сбросил с ног башмаки, полетевшие в разные углы комнаты; стянул с себя пиджак и рубашку и ничком упал на кровать. Но тут же вскочил и пошел к двери проверить, повернул ли я ключ в замке.

вернуться

4

Городу и всему миру (лат.): «Комедия окончена» (ит.).