Дверь была заперта.
На четвереньках прополз я по кровати и повалился на подушку. Закрывать глаза не было нужды: они копошились вокруг меня, ползали по потолку, спаривались у моих ног, холодные, гладкие, словно угри, скользили на оголенной груди. Ха-ха-ха, конечно, угри, клубок угрей! Когда остается один-единственный вариант, даже ребенку ясно… Рудолфо, хитрец, из жалости уверял, что их два — безопасный и опасный. Первый вариант отпал, отпал навсегда. Теперь клокочущие родники краски могут порадовать меня только во сне.
— Почему я должен позволить этому очкарику, — вслух произнес я, вперившись в Потолок, — невесть сколько дней истязать себя и напоследок зарезать?
Ведь в конце концов и мне не удалось сделать зеленой свернувшуюся кровь, она осталась того цвета и той вязкости, какой и подобает быть обычной свернувшейся крови, и тут — в этом мы убедились — не помог ни палец, ни ноготь.
Вскрой я вены, сидя в ванне (говорят, это совершенно безболезненно), я был бы вынужден ступить во мрак с закрытыми глазами — у кого бы хватило смелости открыть их и увидеть себя, погруженного в кровь, разбавленную водой?
Я опустил веки и от неожиданности вскрикнул: передо мной стоял мой старый мольберт с каплями живой, сверкающей краски. В мгновение ока унялась дрожь и дыхание успокоилось.
Мое восхищение прервал звонок.
Снизу спрашивали, принести ли мне завтрак в номер или я спущусь в ресторан; я сказал, что предпочел бы завтракать у себя, а что касается еды, то не будут ли они так любезны, если это возможно, принести отварной рыбы.
И вешаться смешно. Где взять прочную веревку? А чем кончается затея с галстуком, привязанным к окну, об этом я достаточно осведомлен из современной беллетристики. Кто меня, ха-ха-ха, если галстук лопнет и я грохнусь на паркет, кто меня поднимет и, обеспамятевшего, перенесет на кровать?
В то время, как я обсасывал рыбью голову — детская привычка, — на плече ожил угорь, прополз по щеке и торкнулся своей крохотной головкой мне в ухо.
— Пистолет, правильно, пистолет! — выплюнув кости на тарелку, вслух согласился я с ним. — Приложишь к виску, и в один миг он разнесет и тебя, и клубок твоих угрей, — уже тише рассуждал я сам с собой.
Одевался я тщательно.
Не дожидаясь, когда официант уберет остатки завтрака, я спустился вниз и как ни в чем не бывало положил ключ на стойку. У выхода из гостиницы в голову мне вдруг пришла мысль, чуть было не спутавшая все карты: да ведь ты же, дружок, пистолета и в руках не держал, не знаешь, ни как он заряжается, ни как из него стреляют! Продавец научит, пробовал я отвязаться от ехидны.
Полгорода обошел, прежде чем наткнулся на витрину оружейного магазина.
Подойдя к витрине, я остановился в сторонке; к центру витрины меня не тянуло, может, потому, что не хотелось видеть свое отражение в стекле (узкие плечи, тонкие ноги и длинная шея) или из боязни, что прохожие заметят, как я разглядываю оружие.
А выбор был колоссальный: пистолеты — от крошечных до огромных, которые, судя по всему, в одной руке и не удержишь; ружья всех мастей, бинокли, настоящая коллекция ножей — от охотничьих с костяной рукояткой до таких, что открываются нажатием кнопки.
Я все больше склонялся к самому большому пистолету, лежавшему на уровне моих коленей; вон тот маленький пробьет дырочку, заденет мозг, а вожделенная темнота может и не наступить. Рана заживет, пуля повредит только какой-нибудь центр, и я до конца дней останусь инвалидом.
Вдруг только ослепну?!
Куда надежнее этот массивный; если он тяжелый, локоть придержу другой рукой, во всяком случае он уж и кости, и мозг разнесет вдребезги.
— Вы неудачно выбрали, сударь, это стартовый пистолет, стартовый, — донесся до меня голос сбоку.
Рядом со мной стоял крупный небритый мужчина, в его взгляде не было и тени насмешки, а щеки расплылись в дружеской улыбке.
— Стартовый, говорите? — пробормотал я и прыснул со смеха.
Он хохотал вместе со мной.
Вместе мы пошли и в кафе через дорогу и там за стойкой пропустили по двойному виски. Пили за здоровье друг друга, хлопали друг друга по плечу, разгоряченные смехом и алкоголем.
И вот я живу, восемь лет прошло с того дня, как доктор Янсен сделал мне операцию. Догадываетесь? После виски и дружеских похлопываний по плечу я вернулся в гостиницу и заснул сном младенца. От скользких угрей ни во сне, ни наяву не осталось и следа! «Пистолет-то стартовый, стартовый!» — дразнил я себя и корчился от смеха.