Юсуф потыкал пальцем в Бейтулаха и сказал:
— Из-за такого вот недоростка может пролиться кровь!
— Пусть льется, — сказал Бейтулах. — Нет на мне вины. Хлопок принес ветер, а дети собрали его.
— Из-за рубахи, что вот на этом недомерке, — не унимается стражник, — кровь прольется с обеих сторон.
— Ну, и пусть течет из-за меня, недомерка. Бог создал меня таким. А хлопок этот дети…
Снова раздается голос из толпы:
— Люди! Если мы люди, мы и сами решим: виноват этот человек или нет. Если виноват, можем и мы его судить, потому как пойман он на базарной площади, а площадь эта многих судила и на тот свет отправляла, а уж с одним крестьянином да еще из-за одной рубахи и подавно разберемся. Кто этот человек, нам известно, крестьянин он из Витеза, имя его Бейтулах. На этом Бейтулахе рубаха из хлопка, а известно, что французский хлопок крадут. Не знаем мы главного: сколько хлопка пошло на эту рубаху. Если есть среди нас портной, а у него найдется аршин, пусть подойдет и смерит рубаху. Надо все по справедливости, негоже с нашим человеком несправедливо поступать.
— Пусть несправедливо, — вставил Бейтулах. — Нет на мне вины, дети собрали…
— Эй, люди, есть у кого аршин? — продолжал приверженец справедливости.
— Тут нас несколько человек, что меряют и кроят, — раздался голос из толпы, и над головами людей подняли аршин.
Стражник, однако, не разрешил мерить крестьянина, сказав, что базар имеет право измерять только то, что продает и покупает, а этот крестьянин не продается и не покупается, и право его измерять и бить имеют только те, кто будет его судить.
— Пусть измеряют, пусть бьют, — говорит Бейтулах. — Нет на мне вины.
— Рубаха твоя говорит, что есть!
— Дети собрали…
Тут из толпы выступил огромный детина и крикнул зычным голосом так, что все замолчали:
— Люди, стыдно за нас…
Народ ждал, что он скажет дальше. А верзила продолжал еще громче:
— Стыдно, люди, за Боснию, стыдно…
Все притихли, услышав такие важные слова. Хотелось узнать, почему же за Боснию стыдно?
— Стыдно за Боснию, что этот мужичонка такой…
— Какой? — спросили его.
— Маленький, братья! Посмотрите, какой он хлипкий, не поверишь, что из Боснии! Нельзя так, не такие мы… Не допустим, чтобы французы допрашивали его и смотрели на него сверху вниз, а он на них снизу вверх. Нельзя позволять, братья, чтобы французы насмехались над ним, а значит, и над Боснией; отведите к французам вместо него меня, вот тогда увидим, кто над кем посмеется. И кто будет смотреть сверху вниз, а кто снизу вверх. Отведите меня вместо него. Босния большая, люди, вовсе она не маленькая, не такая, как этот Бейтулах. А он не виноват, что ростом не вышел.
— Пускай не вышел, а вины на мне нет, — послышался голос Бейтулаха.
— Ты молчи знай, тебя не спрашивают! Ты хоть и маленький, но язык у тебя, похоже, длинный, — прикрикнул на него детина.
Все повернулись посмотреть, кто это кричит, и увидели его… высоко над собой. Кто-то почти с печалью в голосе произнес:
— Дал бы бог, чтобы ты украл этот хлопок, а не он!
— Да я украду его, чтобы только посмотреть на французов сверху вниз! — И обернувшись, сказал: — Не смей водить этого человека в «Колобару»! Прав он или виноват, не смей показывать его французам!
— Раз я его поймал, я должен доставить его и к нашим, и к французам. Таков закон. А не отведу — буду сам виноват, как будто я украл хлопок. Без куска хлеба останусь.
— Ну и оставайся, — отозвался детина.
— А ты меня будешь кормить? Я не вчера на свет родился, чтобы рисковать своим куском хлеба. Ты же меня кормить не станешь. Еще и посмеешься надо мной, — ответил стражник, выгибая шею и прищуривая глаза.
— Я тебя кормить не стану, верно говоришь, но хлеб свой из-за этого человека тебе придется потерять. Кормить тебя и правда я не собираюсь, но и насмехаться над тобой не буду.
— Может, базар станет меня кормить? Я знаю, как базар кормит, я к базару в нахлебники не пойду, — защищался стражник, детина же гнул свое:
— Базар тебя кормить тоже не будет, а с хлебом своим расставайся.
— И умирать с голоду, да?
— Умирай с голоду, но этого человека оставь в покое. Веди меня. Я впереди, ты за мной, и прямиком в «Колобару».
— Я невинного человека не поведу, — отказался стражник.
— Я скажу им, что виноват, — не унимался здоровяк, — скажу им, что я из самого центра Боснии, и еще скажу, что я смотрю на них сверху вниз, да я бы так и смотрел на этих французов, коли ты меня перед ними поставишь.