Задыхаясь, отплевываясь, Хеннесси подтягивает себя к каменному парапету.
— Это все из-за того пацана-притонщика, да?
— У него было имя! — рычит Уна. Палец на спусковом крючке дергается — до того ей хочется выстрелить. «Дай мне повод!» — сказала она там, в контейнере. Но на самом деле у нее поводов хоть отбавляй. — Его звали Уил Таши’ни. А ну повтори!
Хеннесси смотрит на свое разбитое колено и кривится:
— Вот еще. Ты все равно меня прикончишь. Давай, стреляй.
Какое соблазнительное приглашение!
— У тебя два выхода, — говорит Уна. — Попытайся удрать — и я тебя пристрелю. Или сдайся живьем — и предстанешь перед судом арапачей.
— Как насчет третьего? — спрашивает он и внезапно перебрасывает себя через парапет, в реку. Мост-то не из высоких; человек, даже раненый, легко переживет падение и скроется. Уне этот вариант в голову не приходил, и она проклинает себя, но тут снизу доносится глухой звук удара.
Перегнувшись через парапет, она видит под мостом не воду, а каменистый берег. Хеннесси допустил грубую ошибку в расчетах и свалился на камни. Теперь он может выбирать любой из выходов, возможных для мертвеца.
Уна слышит приближающийся топот ног. На мосту появляется Лев.
— Что произошло? Я слышал выстрелы. Где он? — Юноша видит лужу крови на земле. — Нет! Что ты наделала!
— Ничего я не делала! Он сам. — Уна показывает через парапет. Лев светит на камни карманным фонариком. В его луче картина становится окончательно ясна: Хеннесси переломил себе хребет об острый камень всего в паре футов от кромки воды.
Лева передергивает, и его содрогание словно ударной волной передается Уне. Наверное, девушка тоже должна бы испытывать отвращение, но она чувствует лишь разочарование: больше она не сможет мстить этому человеку!
Уна с Левом спускаются на берег и удостоверяются, что Хеннесси мертв. Тогда они подтаскивают разбитое тело к кромке, поворачивают его лицом вниз и сталкивают в воду. Течение уносит труп.
— По крайней мере, у нас есть Фретуэлл, — произносит Лев. — Этого должно хватить.
— Хватит, чтобы ты завоевал симпатии арапачей, — соглашается Уна. — Но достаточно ли, чтобы Совет объявил войну расплетению?
— Это заставит их прислушаться ко мне. А там я уж постараюсь их убедить.
Хотя они сегодня не совершали убийства, у обоих руки испачканы в крови Хеннесси. Друзья тщательно моют их в реке.
— Пошли, Уна, — говорит Лев. — Фретуэлл ждет. Я его связал, но хорошо бы добраться до резервации, пока транк не выветрился.
Перед уходом Уна бросает последний взгляд на зазубренный камень, на котором кончил свою жизнь Хеннесси. Как таинственно и как совершенно устроено мироздание! Этот булыжник откололся от горы во время обледенения, случившегося, возможно, сотню тысяч лет назад; затем, помещенный рукой судьбы точнехонько в этом самом месте, он тысячелетиями терпеливо ждал, чтобы негодяй переломил себе на нем спину. Все на свете имеет свою цель — в этой мысли и она, и Лев могут черпать утешение.
13 • Хэйден
Хэйден Апчерч наблюдает, как разрастается погибельный крестовый поход Старки — словно злокачественная опухоль, словно ядовитая плесень на стенах ветшающей электростанции. Ее отвратительные токсины убивают то хорошее, что еще остается в этих детях, и будут убивать, пока не уничтожат всё до конца. Старки протащит свой Аистиный батальон сквозь кровь и мерзость войны, и его «солдаты» или погибнут от пуль, или превратятся в ходячих мертвецов — из-за всех тех ужасов, которые им доведется увидеть или сотворить самим. Хэйден знает, что нападения на заготовительные лагеря бессмысленны. Война Старки против расплетения приведет беглецов и аистят не к блистательному возмездию, а к страшной гибели.
«Говорит радио «Свободный Хэйден», ведущее подкаст из темной, грязной норы, где царит застарелая вонь машинной смазки и совсем свеженькая — немытых тел. Если кто-то меня слышит, примите извинения за отсутствие видео. Скорость передачи данных у меня такая, что ее можно считать цифровым эквивалентом телеги, которую тащит мул. Поэтому я поставил чудесную картину Нормана Рокуэлла[13]. Обратите внимание, как этот невинный рыжий бедняга оттопырил задницу, ожидая, когда «добрый деревенский доктор» воткнет в нее транк. Почему-то эта картинка показалась мне подходящей».
Ходят слухи, что благодетели Старки к следующему нападению на заготовительный лагерь подключат хлопателей. После того, как со Старки будет покончено, останется ли на свете хоть одна живая душа, не приходящая в ужас при упоминании его армии? Ужас — как раз то, что нужно Старки, его питательная среда. Однако не может же Верховный Аистократ не понимать: любой, кто раньше испытывал к ним хоть какое-то сочувствие, потребует от юновластей достойного ответа на насилие. А у тех ответ наготове — благословенный вечный мир разделения. Вот во что выльется война Мейсона Старки: конец бунту, печать молчания на устах последнего поколения, способного пустить под откос адский поезд их цивилизации.
«Уверен, вы слышали мой горячий и искренний призыв к новому восстанию подростков. Должен признать — тепловой удар и обезвоживание после нескольких часов в раскаленном бомбардировщике времен Второй мировой открыли во мне талант гениального проповедника. Мои родители, должно быть, мной гордятся. Или ужасаются. А может, не в силах определить, гордиться им или ужасаться, разругались друг с другом и уже наняли адвокатов, чтобы разрешить свой спор».
Хэйдену приходится шептать, делая эту запись, из-за чего она сильнее пронизана отчаянием, чем ему хотелось бы. Но шуметь нельзя. Он может тайком пробраться в «компьютерный центр» Старки только ночью; и хотя комнатушка находится на отшибе, в дальнем углу электростанции, но двери у нее нет. Хэйдену слышен храп ребят, а это значит, что любой из них, если не спит, может услышать Хэйдена, если он будет говорить слишком громко.
«Что я хотел сказать своей проповедью солидарности? Знаете, бывают восстания… и восстания. Я хочу предельно четко донести до вас, о каком типе восстания веду речь. Я не призываю брать правосудие в свои руки, взрывать людей, жечь машины, словом, вести себя как отпетая шпана, из-за которой общество приходит к мысли, что да, пожалуй, расплетение — это как раз то, что доктор прописал. Есть люди — не буду называть имен — которые считают, что нашей цели можно достигнуть путем насилия. Это заблуждение. Я также не призываю ни к чему похожему на сидячий протест «детей-цветов» или голодовку в стиле Ганди. Пассивное сопротивление полезно только в том случае, если грузовик не очень-то и хочет тебя переехать, а этот грузовик переедет и не запнется. Нам нужно что-то среднее. Мы должны говорить достаточно громко и сильно, чтобы нас услышали, и достаточно здраво, чтобы нас захотели выслушать. Юновласти внушают нам, что нас никто не поддерживает. Это вранье. Даже социологические опросы показывают, что связанные с расплетением предложения и инициативы, выдвигаемые на выборах, и законопроекты, проскальзывающие на Капитолийском холме, вызывают не столь однозначную реакцию общества. Но насилие увеличит число наших противников».
Как только Хэйден выпустит подкаст в эфир, обратного пути не будет. Сделанного не воротишь. Карты будут раскрыты. Старки все узнает? Конечно же он узнает, и наверняка очень быстро. Интересно, что Верховный Аистократ сделает с ним за это? Убьет?
«Так что кто бы ты ни был: аистенок, беглец, подросток, боящийся за собственное будущее, взрослый, обеспокоенный будущим своих детей — у нас есть возможность нанести расплетению смертельный удар. Нужно только придумать, как это сделать. Хотел бы я знать ответ, но мне одному его не найти. Поэтому я призываю вас — каждого в отдельности и всех вместе. Что нам делать? Пишите мне на RadioFreeHayden@yahoo.com, предлагайте ваши идеи. Каждая будет рассмотрена, даже самая глупая. Это был Хэйден Апчерч. Будьте здоровы и оставайтесь целыми.
Его пальцы замирают над кнопкой «Отправить». Он не может заставить их пошевелиться. Удивительно, как вся его жизнь сейчас сводится к простому нажатию единственной кнопки.
13
Картина называется «У доктора». http://rockwellpaintings.org/At%20the%20Doctors%20Norman%20Rockwell.jpg