Увидев все что нужно, Кэм покидает свой наблюдательный пункт и направляется обратно сквозь бамбук, избрав, однако, другой маршрут; пробирается через плантации таро и тростника и выворачивает на аллею, по которой и завершает свою пробежку, вернувшись к особняку.
Его встречает один из вездесущих стражей, и вид у него весьма недовольный.
— Нашелся, — докладывает он в микрофон, а затем обращается к Кэму: — Где вы были?
— Побежал напрямик через плантацию тростника. Не очень удачная мысль, эта гадость меня всего исхлестала. — Он вытирает кровь, сочащуюся из мелких порезов на лице.
— Окажите нам всем большую услугу и в следующий раз не сходите с дорожки. Нам всегда здорово достается, когда вы выкидываете что-нибудь из ряда вон.
— Ну надо же как-то разнообразить вам жизнь.
— По мне, чем она скучнее, тем лучше.
Направляясь в душ, Кэм раздумывает над тем, что увидел. Точное содержимое груза ему, конечно, не известно, вот только… Контейнеры, которые рабочие выносили из фургонов, были стазис-боксами, принадлежащими ФедЭкс. Холодильники. Идеальные вместилища для перевозки живых органов, хотя обычно они используются для другого. Но опять же, «Граждане за прогресс» отлично умеют прокручивать делишки, не возбуждая ненужных подозрений. Самолеты ФедЭкс прилетают и улетают с Молокаи ежедневно. Сколько же органов каждый день привозят в этот стоящий на отшибе корпус? Когда столько впихивают внутрь, не нужно много времени, чтобы все полезло наружу…
Роберта больше не доверяет Кэму так, как доверяла прежде. Но, как и создатели защитных систем, она слишком уверена в том, что ее невозможно перехитрить. Ей следовало бы знать: создаешь существо умнее себя — жди последствий. Даже с «червем» в мозгу, рыхлящим его сознание, Кэм запросто может подделать голографическую цифровую подпись с электронного пропуска Роберты. Это-то просто. Гораздо труднее убедить компьютер охранной системы, что Роберта находится одновременно в двух местах; ибо если идентификационные сигналы придут из разных точек, включится тревога. В конце концов Кэм находит другой выход: он внушает компьютеру, что сегодня на самом деле вчера. Поскольку машине никто никогда не объяснял, что путешествия во времени невозможны, то когда лог повторяется в другом месте, компьютер не видит в этом ничего необычного.
Задняя дверь секретного отдела — корпуса, скрытого за бамбуковой рощей — открывается при помощи поддельного пропуска Роберты так же послушно, как пещера Алибабы в ответ на подлинный «сезам».
Кэм не уверен, стоит ли ему разбираться, почему он делает все это. Единственное, в чем у него нет и тени сомнения — это что Девушка, любовь к которой двигает им, достойна его усилий. То, что он не знает, кто она, больше не имеет значения: его предыдущее, не скорректированное «я» знало, а прошлому Кэму он доверяет больше, чем нынешнему.
Пять тридцать утра. Охранников здесь в избытке, но они так шумят, что Кэм успевает спрятаться задолго до прохода очередного патруля. Здание нашпиговано камерами наблюдения, но он заранее скормил системе несколько коротких закольцованных видеоклипов, так что мониторы теперь показывают тихие, безлюдные коридоры. Все, можно отправляться на разведку.
Фальшивый пропуск дает ему доступ в несколько помещений. Все они похожи друг на друга: длинные залы, заставленные пустыми койками штук по пятьдесят в каждой. В четвертой по счету палате Кэму выпадает джекпот.
Койки здесь заняты.
У Кэма были подозрения насчет того, что его здесь ожидает, но подозревать и увидеть воочию — вещи разные.
В каждой койке лежит сплет наподобие его самого… и все же не совсем такой. На некоторых еще бинты, но с других, дальше продвинувшихся по пути заживления, повязки сняты, так что видны лица и значительная часть тел. В этих сплетах нет и в помине той эстетической изысканности, с которой был выстроен Кэм. Уродливые, слепленные кое-как, словно руками какого-нибудь халтурщика, или того хуже — собранные на конвейере. Их создатели явно не заботились ни о симметрии, ни о балансе тонов кожи. Швы идут как попало, а рубцы гораздо безобразнее, чем когда-либо были у Кэма. Еще бы — за ними тщательно ухаживали, чтобы они со временем совсем исчезли, тогда как у этих ребят рубцы, судя по всему, предоставлены самим себе.
Никто из них пока еще не вышел из искусственной комы — они как бы дозревают в ожидании, когда части срастутся. Похоже, их выдерживают в таком состоянии гораздо дольше, чем Кэма. Этот корпус — их материнское чрево, и Кэму приходит в голову, что он, возможно, тоже был создан здесь. Идя по проходу между бессознательных тел и бросая взгляды то налево, то направо, Кэм вдруг обнаруживает, что ему трудно дышать — как будто из помещения улетучился весь кислород.
Помимо общей для всех неупорядоченности есть у этих сплетов еще одна объединяющая их черта: отметина на правой щиколотке. Сначала Кэм решает, что это татуировка, но, присмотревшись, понимает, что что знаки выжжены. Тавро, как у скота. И значится на них «СОБСТВЕННОСТЬ АРМИИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ» с последующим серийным номером. Сплет, около которого Кэм сейчас стоит, носит номер 00042. Три нуля. Значит, число этих существ предположительно будет со временем исчисляться десятками тысяч.
«Я — это концепция, — размышляет Кэм, — тогда как они — реальность».
Теперь ему ясно его место большом замысле. Он — лицо, которое будет видеть мир, публичный имидж сплета-военного, с которым обществу будет приятно и уютно. Его сделают офицером, удостоят почестей и восхвалений, и в этой роли он не только откроет дверь, но и вымостит дорогу целой армии сплетов. Наверняка все начнется незаметно, мало-помалу. В мире полно мест, где требуется защищать интересы американской нации; вот туда и пошлют отряд сплетского спецназа — совершить ключевой маневр и вразумить каких-нибудь строптивых инсургентов. Пресса запестреет заголовками: СПЛЕТЫ СПАСАЮТ ПОЛОЖЕНИЕ! И публика, принявшая и полюбившая расплетение, точно так же примет и полюбит обратный процесс. «Подумать только! — станут говорить люди. — Оказывается, отбросы общества можно переформовать и перепрограммировать так, чтобы они служили всеобщему благу!» Это как с некондиционным мясом: его перемалывают, прессуют, что-то там добавляют — и получается вкусный колбасный фарш. Кэма едва не выворачивает наизнанку, однако его сдерживает мысль, что уж кому-кому, но не ему, с его заимствованным желудком, проявлять брезгливость.
— Кэм?
Он оборачивается и видит у входа Роберту. Отлично. Он рад, что она здесь.
— Вовсе ни к чему было проникать сюда тайно. Я все бы показала, тебе стоило только попросить.
Ложь, конечно. Она ведь уведомила его, что ее работа носит гриф «совершенно секретно». Первое инстинктивное побуждение Кэма — ткнуть обвиняющий палец в ее вопиюще завышенную оценку собственных «достижений»; но он овладевает собой, надеясь, что Роберта не заметит закипающей в нем желчи, и спокойно говорит:
— Я мог бы попросить, но мне хотелось все разузнать самому.
— И что скажешь?
Она внимательно смотрит на него, и Кэм зарывает свои отвращение и ярость поглубже. А на поверхности он позволяет бурлить лишь приемлемому количеству двойственных чувств.
— Я подозревал, что на мне твоя работа не заканчивается. Но видеть это воочию… Это так…
— Огорчительно?
— Отрезвляюще. И, возможно, проливает свет кое на что. — Кэм бросает взгляд на ближайшего сплета, который слегка ворочается в своем предсознательном сне. — Так ты с самого начала планировала целую армию?
— Конечно нет! — Она немного оскорблена таким предположением. — Но даже мои мечты вынуждены уступать дорогу реальности. Военное ведомство — вот кто проявил интерес к нашим экспериментам и у кого были средства на их финансирование. Так все и получилось.
И тут Кэм понимает, что сам сыграл главную роль. Это он очаровал генерала Бодекера и сенатора Кобба. Конечно, военщине ни к чему сплеты, разговаривающие на девяти языках, цитирующие поэзию и играющие на гитаре. Ей нужны сплеты, беспрекословно подчиняющиеся приказам. Не люди — существа, считающиеся «собственностью», которым не надо платить и у которых нет никаких прав.