Старки знал, что движение хлопателей хорошо организовано и солидно финансируется, но чтобы у него была такая штаб-квартира, да еще и расположенная у всех на виду… Старки задумывается. В его представлении хлопатели — маргиналы, контркультура, их место — в потайных комнатах на задах сомнительных клубов. То, что у них имеется собственное офисное здание, почему-то не успокаивает, а совсем наоборот. Логотип — Старки разглядел его при подлете — простой, он никогда его раньше не видел. Всего лишь три буквы: «ГЗП». Мало ли что эта аббревиатура может означать.
Два человека в черных костюмах, амбалы поперек себя шире — явные бёфы-телохранители — эскортируют Старки по ступеням вниз, к лифту, который уносит их на тридцать седьмой этаж. Бывшего вождя аистят препровождают в конференц-зал со стульями, обитыми черной кожей, и длинным столом из голубого мрамора. В помещении никого нет.
— Ожидайте здесь, — говорит один из телохранителей. — За вами скоро придут.
В комнате только одна дверь, которую охранники, уходя, запирают, и Старки остается в одиночестве. Высокие, от пола до потолка, окна выходят на восток; однако стекла в них матовые, рифленые — пропускают рассеянный свет, но препятствуют обзору. Светопроницаемые, но непрозрачные. Встающее солнце выглядит сквозь них размытым золотым пятном.
В вертолете Старки тоже был один. За все время пилот, изолированный в своей кабине, не сказал ему ни слова, кроме «пристегнитесь». Тот факт, что хлопатели так быстро выслали за ним спасателя, а потом поместили в этой роскошно обставленной комнате в своем святая святых, свидетельствует, что его ценят и уважают. И все же в Старки шевелится беспокойство — непонятное и такое же смутное, как свет, проходящий сквозь непрозрачные стекла.
Никто не приходит.
Спустя час Старки подступается к двери и безуспешно пытается расковырять замок найденной на полу скрепкой. Несмотря на то, что он мастер по взлому замков, этот ему не поддается.
— Эй! — кричит он. — Я все еще здесь, на случай если вы забыли! Эй, кто-нибудь, выпустите меня!
Он колотит в дверь — чем больший тарарам он устроит, тем скорее кто-нибудь придет, чтобы утихомирить буяна.
Никакой реакции. Весь этаж словно вымер. Или, может, тут очень хорошая звукоизоляция. Вне себя, Старки начинает с грохотом опрокидывать стулья. Но ведь если в здании никого нет, то сколько ни буйствуй — толку не добьешься. Наконец, не желая, чтобы его отругали за учиненный беспорядок, он расставляет стулья обратно. Изнуренный, он садится, кладет руки на стол и опускает на них голову. Через пару секунд он уже спит.
Ему снится Бэм. Она смеется над ним и подстрекает к тому же других. Он дает по ней очередь из автомата, но из дула вылетают только цветочные лепестки, мармеладки и попкорн, отчего все ржут еще громче. И тут Хэйден вырывает автомат из рук Старки и засовывает ствол ему в нос — так глубоко, что тот вонзается свергнутому вождю в мозг. «Ну-ка прочистим тебе пазухи!» — говорит Хэйден, и поднимается такой хохот, что можно подумать, будто гогочет целый стадион.
Чья-то рука мягко встряхивает его за плечо и милосердно вытаскивает из кошмара.
— Старки!
Он поднимает осоловелые глаза и видит холеного мужчину с аккуратной бородкой, черной с проседью. Дандрих.
— Наконец-то, — хрипит Старки.
— Я распорядился, чтобы тебя проводили куда-нибудь, где ты мог бы отдохнуть до моего прибытия, — ласково произносит он. — Приказы, однако, зачастую оставляют широкие возможности для интерпретации.
— Не мешало бы кое-кого уволить!
Дандрих призадумывается.
— Или по меньшей мере наложить взыскание. Но как бы там ни было, я надеюсь, ты отдохнул. Наверняка ты совсем измотался после того, что тебе пришлось пережить.
Старки разминает затекшую шею, пока Дандрих наливает ему воды из хрустального графина, которого здесь раньше не было.
— Что это за место такое? — интересуется Старки.
Собеседник протягивает ему стакан.
— Пожалуй, самое подходящее название — «тайное убежище».
— Какое же оно тайное, когда торчит посреди города?
— Не только беглые расплеты умеют скрываться в больших городах, друг мой, — говорит Дандрих, по-свойски присаживаясь рядом со Старки. — Для горожан большинство строений невзирая на их размеры — это лишь препятствие между домом и работой. В городах удобство и анонимность идут рука об руку. Но мы здесь не для того, чтобы разговаривать о нашей штаб-квартире, не правда ли?
Старки приступает прямиком к делу:
— Меня предали. Я знаю, кто эти изменники. Нужно расправиться с ними, если мы хотим сохранить Аистиный батальон.
Дандрих — сама безмятежность.
— Путчи штука неприятная. Если, разумеется, их устраиваешь не ты сам.
Старки вспоминает о перевороте, учиненном им самим на Кладбище. Как аукнется, так и откликнется. Вот только время бунтовщики выбрали неподходящее.
— Ничего удивительного, что после разгула в «Лошадином Ручье» кое-кто из аистят потерял мотивацию, — произносит Дандрих.
— Они сделали компрометирующую видеозапись, но с вашей помощью я смогу всех убедить, что это фальшивка. Дайте мне побольше людей и оружия, и я верну контроль над аистятами, а потом накручу их на пользу делу.
— Ни к чему. Последние атаки Аистиного батальона были столь успешны, что мы решили: надобность в ваших дальнейших действиях отпала.
— А как же «Мышиный Обрыв»?
— Никак. После «Лошадиного Ручья» это был бы шаг назад. «Лошадиный Ручей» — ваш звездный час, — говорит он с улыбкой, которая постепенно из теплой становится нейтральной. — Вы были бесподобны, но теперь ваша роль сыграна.
Старки трясет головой:
— Да, но в стране еще осталось девяносто два заготовительных лагеря! Я нужен вам, чтобы уничтожить их!
— Мейсон, ты забываешь, что в наши намерения не входит разрушение абсолютно всех лагерей.
Старки поднимается на ноги.
— Зато в мои входит!
Выражение лица Дандриха становится ледяным.
— Потакать юнцам в удовлетворении их властных амбиций — не наша задача.
Странное дело — немигающий взгляд этого тщедушного человека, почти старика, внушает бывшему вождю аистят страх.
— Так что, это все? Со мной покончено? Просто возьмете и выбросите меня на помойку?
Это предположение вызывает у Дандриха смех, и его лицо смягчается.
— Ну что ты, конечно нет! Разве можем мы выбросить на помойку такую ценность как Мейсон Старки? Ты еще послужишь нашему делу.
— К чертям собачьим ваше дело! Как насчет моего дела?
— Мудрый генерал знает, когда пора заканчивать кампанию. — Дандрих широко разводит руками. — Взгляни, чего ты достиг! Твои мечты сбылись — ты стал живой легендой. Освободил сотни расплетов. Спас множество аистят. Отважно боролся за свои идеалы. Разве этого не достаточно?
Может, он и прав, но для Старки непереносима мысль, что его выгнали взашей, а теперь еще и лишают возможности отомстить. Он грохает кулаком в стол.
— Они должны заплатить!
Дандрих невозмутим.
— Заплатят. Дай время.
Старки пробует взять себя в руки. На Кладбище терпение было самым его ценным качеством. Когда он успел его утратить? Он делает глубокий вдох, потом еще один. Если сейчас он обуздает свою жажду мести, то когда настанет час, расплата будет гораздо ужаснее и принесет намного больше удовлетворения. Пусть его предали, но то добро, которое он совершил, останется навсегда. Вот о чем нужно помнить. И в этой странной организации, ратующей за хаос и разрушение, он найдет свое место. Он придумает способы, как заставить здешний механизм работать на него, Старки. Так же, как он сделал это на Кладбище.