— Арапач. Там разве не так написано?
— Прошу прощения, — буркает коп, отдавая карточку. — Счастливого пути, мистер Кинкажу.
Коп не такой дурак, чтобы связываться с арапачами. Эти сутяги по судам затаскают, узнав, что молодой человек, вышедший из резервации, подвергся придиркам со стороны властей.
Лев читает имя на значке полицейского.
— Как только я доберусь до места назначения, то непременно заявлю о неправомочности ваших действий, офицер Триплитт. — Конечно, Лев этого не сделает, но пусть ретивый служака помучается; поделом ему.
Лев находит свой поезд и забирается в вагон, не обращая внимания на косые взгляды; правда, иногда на него таращатся так беспардонно, что он отвечает тем же и смотрит на наглеца до тех пор, пока тот в смущении не отводит глаза. Никто его не узнаёт. И не узнает и впредь. Его новый внешний вид полная тому гарантия.
Пассажиры, уже рассевшиеся по местам, исподтишка бросают взгляды на идущего по проходу Лева. Одна женщина проворно ставит сумочку на свободное соседнее сиденье:
— Здесь занято!
Лев минует три вагона, и, наконец, в следующем не так многолюдно. Он находит место без соседей, лишь по другую сторону прохода какая-то девица уютно расположилась лагерем сразу на двух креслах. Ее черные волосы перечеркивает кобальтово-синяя полоса, ногти раскрашены в самые разные кричащие цвета. Девице лет семнадцать-восемнадцать. Наверняка из беглых расплетов, сумевших пережить возрастной ценз. А может, и обычная девчонка, просто строит из себя бунтарку. Один взгляд на Лева — и она решает, что нашла собрата по духу.
— Привет! — говорит она.
— Привет, — отзывается Лев.
После краткого неловкого молчания, девица интересуется:
— И кто они?
Лев делает вид, что не понимает:
— Ты о ком?
— Закари Васкес, Кортни Райт, Мэтью Прейвер, — читает она надписи на его лбу, — ну и все остальные?
У Лева нет причин лгать ей. Он для того и вытатуировал эти имена, чтобы их видели все. Дни, когда он прятался от мира, прошли.
— Расплеты. Их некому было оплакать. А теперь у них есть я.
Девица одобрительно кивает.
— Круто! И смело. Мне нравится. — Она перемещается из кресла у окна в кресло у прохода. — Так что — они у тебя везде?
— С головы до ног, — подтверждает Лев.
— Обалдеть! И сколько их всего?
— Триста двенадцать, — говорит Лев и с улыбкой добавляет: — Еще чуть-чуть — и, пожалуй, было бы аляповато.
Девчонке смешно. Она разглядывает его лицо и чисто выбритую голову.
— Слушай, патлы отрастут обратно. Тебе придется бриться постоянно, если хочешь, чтобы люди видели эти имена.
— У меня такой проблемы не будет.
Поезд трогается, и новая знакомая пересаживается в кресло рядом с Левом. Она берет его руки в свои и читает имена на предплечьях, кистях и пальцах. Юноша не противится, наслаждаясь позитивным вниманием в той же степени, в какой недавно наслаждался негативным.
— Цвета классно подобраны. А еще ты молодец, что не пощадил лицо. На такое не у всякого хватит пороху.
— Никого из них не пощадили, так с чего бы мне щадить лицо?
Лев проследил, чтобы на его теле не осталось ни одного места, не покрытого именами расплетенных детей. Единственное, о чем он жалеет — что не поместилось больше. Джейс был прав: слишком много чернил в слишком короткий срок. Кожа горела так, что Лев едва сдерживал слезы; несколько ночей он провел без сна. Прошло уже довольно много дней, а болит по-прежнему; но он терпел, терпит и будет терпеть дальше. Надписи красными, черными, синими и зелеными чернилами издали выглядят как боевая раскраска; и только если подойти на расстояние, с которого можно рассмотреть глаза Лева, становится видно, что рисунок составлен из имен. Джейс настоящий художник.
— По-моему, очень даже красиво, — произносит девушка с синей прядью. — Может, я тоже сделаю, как ты. — Она смотрит на свою правую руку. — Наколю вот тут. Но только одно. Бывают, знаешь, времена, когда меньше значит больше.
— Сабрина Фаншер, — предлагает он.
— Что?
— Сабрина Фаншер. Это имя стало бы триста тринадцатым, если бы было где его написать.
Девушка хмурит брови.
— А кто она такая?
— Знать бы. Все, что у меня есть — это их имена.
Собеседница вздыхает:
— Память о ней развеяло ветром. Что может быть печальнее. — Затем она кивает: — Значит, решено. Сабрина Фаншер.
Девушка представляется: Амелия Сабатини. Услышав ее итальянскую фамилию, Лев вспоминает Мираколину. Амелия спрашивает, как его зовут. Он отвечает не сразу — все никак не привыкнет к своему новому псевдониму.
— Мапи. Мапи Кинкажу.
— Какое интересное имя.
— Мне дали его Люди Удачи. Можешь звать меня Ма.
— Все лучше, чем Пи. Или Кинки,[27] — хихикает она. Лев решает, что Амелия ему, пожалуй, нравится. Только этого сейчас и не хватало. Его нынешние планы не оставляют места для дружбы.
— Далеко едешь? — спрашивает он.
— В Канзас-сити. А ты?
— До конца.
— В Нью-Йорк, значит?
— Знаешь, как говорят: покорить Нью-Йорк или умереть.
— Надеюсь, до этого не дойдет! — Амелия опять хихикает, на этот раз немного нервно. — А что у тебя за дела в Большом Яблоке?
Что это: она его прощупывает? С каждым таким неделикатным вопросом собеседница нравится Леву все меньше и меньше. Поэтому он переводит стрелки на нее:
— А у тебя что за дела в Канзас-сити?
— У меня там сестра, которая худо-бедно может меня выносить. А у тебя в Нью-Йорке родственники? Или друзья? А ты случаем не из дому сбежал? — Она ждет ответа. Она его не получит.
— Хорошо, когда есть кто-то, кто может тебя выносить, — молвит Лев. — Не каждому выпадает такая удача.
Он отворачивается и смотрит в окно до тех пор, пока собеседница не переселяется обратно на свою сторону прохода.
51 • Аэродром
В мире существует более трех тысяч заброшенных аэродромов. Одни — реликты войны, позабытые в мирное время. Другие обслуживали некогда процветающие регионы, пришедшие в упадок. Третьи были построены в расчете на экономический бум, который так и не случился.
Из этих трех тысяч аэродромов примерно девятьсот по-прежнему используются. Из этих девятисот примерно полторы сотни располагают взлетно-посадочной полосой достаточной длины, чтобы принять такой огромный самолет, как «Леди Лукреция». Из этих полутора сотен «Леди» регулярно навещает двадцать, разбросанных по всем обитаемым континентам.
В сегодняшнем расписании — северная Европа.
Шесть маленьких частных самолетов уже стоят на поросшем травой летном поле в Дании, словно цыплята в ожидании мамы-наседки. Этот ритуал повторяется несколько раз в месяц на каждом из аэродромов; вмешательства властей можно не опасаться — везде, где нужно, щедро подмазано.
Доставка товара — процедура гораздо менее хлопотная, чем само расплетение. «Леди Лукреция» приземляется, ее нос задирается кверху, открывая необъятный грузовой трюм; контейнеры, заранее рассортированные по пунктам назначения, перегружаются в самолеты поменьше, которые и доставляют их к нетерпеливым покупателям. В мире не существует более эффективной системы доставки, чем эта. И в мире нет бизнесмена более гордого своими достижениями, чем Дюван Умаров.
52 • Риса
Она наблюдает за разгрузкой из окна гостевой спальни, впрочем, видно ей очень немногое. Это приземление — третье за то время, что девушка в сознании. В первые два они находились на земле всего минут по десять, после чего снова разбегались и взмывали в небо; наверняка и на этот раз будет то же самое. Дюван расплетает быстро, а избавляется от своего груза еще быстрее.
В дверях слышен шум, и Риса поворачивается, ожидая увидеть Дювана. Может, несмотря на все свои заверения он все-таки продал ее, и покупатель ждет сейчас на летном поле, чтобы оценить свое приобретение? Интересно, а если двинуть счастливца в самое чувствительное место, снизится ли в его выпученных глазах ценность покупки?