Коннор делает глубокий, дрожащий вдох, надеясь, что Дюван его не заметит. Тот и не замечает: больше заинтересованный в продолжении банкета, он кладет в рот Коннору очередной кусочек волокнистого белого мяса.
— Ну, как тебе омар?
— Как креветка с раздутыми амбициями, — отвечает Коннор и добавляет: — Но как бы он ни выпендривался, в конце концов, он всего лишь подонок — ползает по дну и питается падалью.
Дюван обтирает губы Коннора шелковой салфеткой.
— Что ж, даже мы, подонки — нужное звено экосистемы.
По логике, чем больше Коннор растягивает трапезу и чем дольше занимает Дювана беседой, тем дальше он отодвигает время своего расплетения. Но дело не только в этом. Собеседник и вправду пробуждает в нем любопытство. Как может человек проворачивать делишки, которые проворачивает Дюван, и при этом считать себя кем угодно, но не тем, кто он есть — пособником Сатаны?
— Насилие мне претит, — заявляет Дюван. — Я вырос в окружении насилия. Я происхожу из семьи торговцев оружием. Но когда пришел мой черед управлять семейным бизнесом, я сделал полный разворот от торговли смертью к поддержанию жизни. Мои руки чисты.
— Зато ты торгуешь чужими. Руками, ногами и всем остальным.
Дюван кивает — без сомнения, это он слышал и раньше.
— Как приятно, что ты сохраняешь чувство юмора даже в эти предпоследние минуты. — Он снова кладет еду в рот Коннора, вытирает ему губы и с маниакальной тщательностью складывает салфетку. — Я хочу, чтобы ты знал: о Рисе не стоит волноваться. О ней хорошо позаботятся.
— Хорошо позаботятся… — передразнивает Коннор. — По-твоему, я должен плясать от радости? Зная, что ты о ней заботишься?
— Случаются вещи и похуже.
На что Коннор отвечает:
— Верхние круги ада — это все равно ад.
Дюван бросает взгляд на поднос и кладет вилку.
— Поздравляю, Коннор. Ты полностью очистил свою тарелку. Твоя мама гордилась бы тобой.
Коннор закрывает глаза. «Мама… Сколько ярдов оставалось до нее, когда меня схватили? Еще немного, и я бы узнал, что она испытывает по отношению ко мне — стыд или что-то другое. А теперь я этого никогда не узнаю».
Подняв веки, он обнаруживает, что Дюван наклонился над ним и в глазах его странная тоска, словно ему на мгновение передалось все отчаяние расплетов.
— Пожалуйста, Коннор, не думай обо мне плохо.
Из клубка владеющих сейчас Коннором эмоций на поверхность вырывается самая сильная — гнев.
— Да что тебе за дело до моего мнения?! Скоро ты разорвешь меня в клочья и раздашь покупателям. Думаешь, если я прощу тебя — если хоть кто-нибудь из нас когда-нибудь простит тебя — это сделает тебя достойным прощения? Разбежался!
Дюван выпрямляется; личина отстраненной изысканности сменяется отчаянием, таким же ледяным и пустым, как воздух за бортом. Откровение длится всего лишь один миг, но Коннор успевает распознать его; и в этот момент он понимает, что у него есть кое-что, к чему этот человек стремится со всей страстью души, но чего ему никогда не обрести: уважение к самому себе.
— Давай заканчивать, — говорит Коннор, понимая, что тем самым приближает неизбежное, но если честно, ему теперь все равно. — Я устал от твоего вида. Расплети меня.
Дюван встает, и его внушительная фигура кажется не такой внушительной, а безупречная осанка — не такой безупречной. Он отводит глаза в сторону, не в силах выдержать горящий взор Коннора, и молвит:
— Как пожелаешь.
54 • Риса
Час спустя Риса сидит перед Orgão Orgânico, опустив руки. В ее голове звучит «Реквием» Моцарта. Она цепляется за последнюю ниточку надежды, в то время как сзади на нее взирает Дюван, с комфортом развалившийся на софе. Самолет дрожит, попав в область турбуленции.
— Это происходит сейчас? — спрашивает Риса. Она отказывается смотреть на Дювана. И на ряды обвиняющих лиц перед ней. Она смотрит только на клавиши — белые и черные в мире неумолимой серости.
— Он скоро окажется в камере, если уже не там, — подтверждает Дюван. — Постарайся не думать об этом. Сыграй что-нибудь веселое.
Голос Рисы едва слышен, когда она шепчет:
— Нет.
Дюван вздыхает.
— Ну что за бессмысленное сопротивление! Ох уж эта твоя высокая мораль! Пик благородства, за который ты так цепляешься — не что иное, как зыбучий песок.
— И пусть он меня затянет.
— Он тебя не затянет. Ты ему не позволишь сделать это, и ты будешь играть. Возможно, не сегодня, но завтра или послезавтра. Потому что выживание заложено в твоей натуре. Видишь ли, Риса, выживание — это пляска между нашими потребностями и нашей совестью. Когда потребность очень велика, а музыка играет достаточно громко, мы пляшем усерднее, тем самым втаптывая нашу совесть в грязь.
Риса закрывает глаза. Этот танец ей хорошо знаком. Она танцевала его для Роберты и «Граждан за прогресс», когда согласилась выступать в защиту расплетения. Да, конечно, Рису шантажировали, и она делала это ради ребят на Кладбище, но все равно. Плясала? Плясала.
— Таков этот мир, — продолжает Дюван. — Взять хотя бы расплетение, этот грандиозный гавот общества с закрытыми глазами. Безусловно, когда-нибудь настанут времена, люди откроют глаза, посмотрят друг на друга и скажут: «Боже мой, что мы наделали?» Но не думаю, что это произойдет в ближайшем будущем. А до тех пор танец нуждается в музыке, хор должен петь. Дай ему голос, Риса. Играй для меня.
Но пальцы Рисы не отзываются на его просьбу, и Orgão Orgânico продолжает хранить непреклонное молчание могилы.
55 • ИКАР
Черный ящик внутри очень ярко освещен. Так ярко, что Коннор зажмуривается в ожидании, когда глаза приспособятся.
— Добрый день, КОНнорЛАСситер. Добро пожаловать в незабываемое путешествие! Я Интель-Капсула Автоматического Расплетения, ты можешь называть меня ИКАР.
Голос лишен пола, ровен, приветлив. ИКАР, похоже, и вправду намерена сделать этот день счастливейшим днем в жизни Коннора.
— Перед тем как начать, КОНнорЛАСситер, мы должны проработать несколько пунктов, чтобы переход в разделенное состояние прошел как можно более гладко и эффективно. Пункт первый: определение уровня комфорта. Пожалуйста, оцени свой уровень комфорта по шкале от одного до десяти, где десять — самый высокий уровень.
Коннор решает не удостаивать машину ответом.
— Прошу прощения, ответ неясен. Пожалуйста, оцени свой уровень комфорта по шкале от одного до десяти, где десять — самый высокий уровень.
Сердце Коннора не подчиняется ему, оно колотится, как сумасшедшее. Юноша пытается успокоиться, говоря себе, что он всего лишь один из многих, ушедших этим же путем. Что прожил еще целых два года после подписания ордера. Такое мало кому удавалось.
— Хорошо, будем полагать, что уровень твоего комфорта удовлетворительный. В течение следующих секунд ты ощутишь покалывания с обеих сторон шеи — это я буду вводить анестезирующую синтетическую плазму, призванную облегчить разделение; благодаря ей ты не будешь чувствовать ни малейшей боли. Пока я этим занимаюсь, давай настроим твое путешествие под тебя. Я могу спроецировать ряд прекрасных пейзажей. Пожалуйста, выбери из следующего: горная цепь с высоты птичьего полета; океанское спокойствие; оживленный городской пейзаж; всемирные достопримечательности.
Коннор пытается подавить страх, но не может. А он-то думал, что стойкости ему не занимать. Теперь он жалеет, что не нашлось никого, кто сделал бы то же самое, что он сделал для Старки, то есть убил бы, до того как ИКАР запустила в него свои когти.
— Повторить меню? Пожалуйста, скажи «да» или «нет».
— Заткнись! — выходит из себя Коннор. — Заткнись, сволочь!
— Прошу прощения, ответ не засчитывается. Поскольку ты, по-видимому, затрудняешься с выбором, я оставляю его за собой. Твой выбор… всемирные достопримечательности.