Hej, hej, hej sokoły
Omijajcie góry, lasy, doły.
Dzwoń, dzwoń, dzwoń dzwoneczku,
Mój stepowy skowroneczku.
______________________
Хэй, хэй, хэй соколы,
Облетайте горы, леса, долины.
Звони, звони, звони колокольчик,
Мой степной жавороночек.
- Что же мы будем делать, жаворонок мой? – тихо спрашивал я. У нее? У себя? Она то смеялась, то плакала. И потом говорила:
- Пусть только все пройдет – и я буду тебе самой верной, самой лучшей…
- Лучше тебя и нет, - шептал я ей в волосы, а потом спрашивал, - кого ты целовала первым, панна?
- Марека, - отвечала она и смеялась.
А я заставлял смех смолкнуть, закрывая ее рот новыми поцелуями.
- Знаешь, почему я тогда тебе рассказала о связи отца с Чарторыйским? Почему позвала на вечера Божены? – спросила она, отдышавшись, но не дожидаясь ответа, продолжила: – Я верила в тебя, как ни в одного человека на земле. Ты всегда остаешься верным и честным. О, я знала о тебе все, я чувствовала тебя с первой встречи. Мне кажется, я любила тебя еще до нее. Ты мог мечтать о свободе, мог понимать нас, но, если тебя звала твоя страна исполнить свой долг, ты, не колеблясь, шел и исполнял. Как все мы. Но я так хотела бы отбросить это разделение. Посередине находиться невозможно. Либо здесь, либо там… Что же мы будем делать, skowroneczku?
Мы расставались с ней часом позднее, когда начинало светать, не зная, увидимся ли еще когда-нибудь, суждено ли нам снова так просто быть вместе, как это случилось в ту ночь. Она жарко целовала меня на прощание, будто бы умоляя остаться, а ее теплое дыхание опаляло мою кожу. Я чувствовал себя так, словно из меня вынули душу.
Но сюрпризы были еще не окончены. Стоило мне покинуть усадьбу Липницких и направиться к расположению моего полка, как я увидел двигавшегося навстречу всадника, показавшегося мне знакомым. Это был Марек Домбровский. Он пристально смотрел на меня и остановил лошадь, когда мы сошлись на дороге. Он выглядел суровым и усталым. Каким я был в его глазах, не знаю. Самого себя я представить уже не мог.
- Ты от Липницких? – спросил он вместо приветствия. В его голосе было волнение, а впрочем, мне могло показаться – я и сам был взволнован.
- От них, - отозвался я.
- Жива?
- Жива.
Он тронул поводья и проехал мимо меня. А потом оглянулся, сказал твердо:
- За что я и благодарен Богу, так за то, что не убил тебя на той дуэли, Павел.
И растворился в темноте леса.
Я знал, что он не выдаст меня. Не знаю, почему я был так уверен в этом – память о нашей дружбе стиралась при каждом артиллерийском залпе. И для меня, и для него. Мы были так далеки теперь друг от друга. И при этом я понимал, что он никому не скажет о моем приезде к Липницким. Даже Божене. Иногда мне кажется, что то был сон – слишком невероятной была бы наша встреча, случись она в действительности. И только кроны вековых дубов остались свидетелями ее. Но много позднее Юлия говорила, что Марек действительно приезжал к ним на рассвете. Ненадолго – привез вести о том, что Адама убили на его глазах.