А дача-то, дачи-то нет у него! Купил он участок заброшенный, доплелся с посильною ношею, И вот, посреди барахла своего, стоит он в тельняшечке ношеной. Ах, Евгений Иваныч, в полосочку, ох, да шкиперская борода, Держит в левой он - детскую сосочку, держит в правой орудье труда!
Евгений Иваныч, морская душа, И{ дочка его, Маришанечка, душою морскою в папанечку, Расписывать всем, как она хороша, часами он может за чайничком!
А нам - не до чаю, мы рвемся скорей Докончить навес перемычками, а то ведь, беда с электричками, Ведь спать, как хозяин, без стен, без дверей, На голой земле непривычны мы.
Залезает он в спальничек спаренный, каждый вечер себе говоря: "Ничего, перебьемся, не баре, мол! Будем греться пока изнутря!"
Корежит и гнет его радикулит Прохладною майскою ноченькой, но строит и строит он прочненько, А дачи-то нет, а мотор барахлит! Плевать! Не себе же, а доченьке.
Я знаю, дача будет, я знаю, саду цвесть! Способны наши люди не спать, не пить, не есть! Таскать кирпич подмышкой, век путаться в долгах, Чтоб свить гнездо детишкам у черта на рогах.
Долбая по пальцам, торопимся мы Хозяйство Евгений Иванычево навесом укрыть, ибо, мало ли чего, Чтоб больше Евгений Иванычу не оборачивать пленкою на ночь его.
112 О, время, время
А.Иващенко Г.Васильев
Под шорох шин, под рокот ветра послать последнее прости, Менять часы на километры в пропорции один к пяти, И твердь земную переспоря, достичь прибрежной полосы, И утопить в пучине моря свои японские часы.
Ах, время, время, темпо, тейко, цайт и тайм! Мы не считаем, не считаем, не считаем! Его транжирим так и сяк, пока источник не иссяк, Пока манят нас фонари Парижских тайн.
Легко метать в мгновенье бисер, безбожно нарушать режим! И не зависеть, не зависеть от маятников и пружин, Швырять секунды понапрасну на ерунду, на дребедень, Терять минуты ежечасно, сорить часами каждый день.
Искать любви, как ветра в поле, день изо дня, за годом год, Пока нас время не неволит, пока нам не грозит цейтнот, А колокольчик, дар Валдая, нам не дает замедлить бег, И мы, часов не наблюдая, теряем головы навек.
113 Ночь
Георгий Васильев и Алексей Иващенко
Цветной настенный календарь с портретом молодой артистки, И кучка пепла на полу, и полночь позади, И впереди вся ночь, и две зажаренных сосиски, И таракан, и не один.
Будильник старый без стекла, и новый с золоченой стрелкой, И первый снег на волосах - следы седой зимы, И впереди рассвет, и две невымытых тарелки, Ах, кто бы, кто бы их помыл.
И двадцать восемь новых строк, как стая голубей из клетки, И тысяча ночей иных, как смерч над головой, И впереди вся жизнь, и две исписанных салфетки, И все, и больше - ничего.
114*10 Я опять намедни одичал А.Иващенко
Г.Васильев
Я опять намедни одичал, где же вы, здоровые задатки? Раздражаться стал по мелочам, стал прощать большие недостатки, Да неужто, снова началось? Вновь содом, дурдом, неразбериха! То ли радость это, то ли злость, все смешалось, все сплелось, Лихо, мое лихо!
Так жена рвет в ярости чулки, потеряв надежду их заштопать, Так, автопилоту вопреки, самолет нырком уходит в штопор! Так баран, с тупым упорством бьет черным лбом об изгородь кошары, Я поплыл, я тронулся, как лед, и ночами напролет Снятся мне кошмары.
Отгоняя прочь ночную жуть, я с утра до вечера корячусь. Как шахтер, продукт произвожу, и в работе, как в болоте прячусь. Исчезаю, сдав себя в наем, как в ночной туман на дне оврага, Чтоб не видеть света даже днем! А, гори она огнем! Вся эта шарага!
Я зажат в железные тиски, я хриплю заезженной пластинкой, А желанья рвут меня в куски, и ревут животные инстинкты, И топочут дикие стада, я верчусь, мечусь, впадаю в детство, Думал, дурь мою уймут года, а, выходит, никуда От нее не деться!
115*11 Большевики должны сдать власть А.Иващенко Г.Васильев
Низы в голодном исступленьи, Верхам давно на все накласть, Подобно смерти промедленье, Большевики должны сдать власть!
Приняв для храбрости полбанки,
Былые принципы поправ,
Сперва: мосты, вокзалы, банки,
Потом сдать почту, телеграф,
Потом заводы сдать задаром, Потом сдать землю ни за хрен, Решительно, одним ударом, Сдать сразу Смольный, Зимний, все!
Так повелительно и грозно
Все потерять или пропасть,
Сегодня! Завтра будет поздно,
Большевики должны сдать власть!
Это будет последней директивой Цэ Ка! Сдать власть неформалам и слезть с броневика!
116*12 Два косяка летающих тарелок
Кончается четверг и дождик мелок, и сквозь него едва-едва видны: Да косяка летающих тарелок идут над мокрой территорией страны. И девушки, бегущие с работы, по лужам торопливо семенят, Промокший двор, и в нем промокший кто-то, Немножечко похожий на меня.
О как легка и необыкновенна та женщина, что скромный свой уют Несет в химчистку в сумке здоровенной, немножечко похожей на твою. А из-за облаков сквозь дождик мелкий
глядит на двор в подзорную трубу Бортинженер летающей тарелки, немножечко похожей на судьбу.
Кончается четверг и дождик мелок,
и трудно разглядеть в промозглой мгле, Чего-то, что на небо улетело, и то, чего осталось на земле. И две фигуры посреди стихии, друг с друга не спускающие глаз, Промокшие, слепые и глухие, такие непохожие на нас.
117 Дворник Степанов
Набив межзвездной пустотой оба кармана, Тихо, как вор, в город проникнет ночь, И одуревший от весны дворник Степанов, Дерзкой метлой мусор погонит прочь.
И словно ночной ковбой, из-за угла выйду я,
Наступая на лужи,
И сложит оружие Непобедимая зима.
И вдруг от запаха весны, неба и хвои, Что-то во мне произойдет внутри. И оттолкнувшись от земли дерзкой ногою, Я воспарю метра на два - на три. Но и не более, Чтоб с непривычки не стучало в ушах от давления, Но и не менее, поскольку хочется летать.
И одуревший от весны, в дальние страны, Я полечу сквозь небосвод ночной. И, заглядевшись на меня, дворник Степанов Спрячет метлу и полетит за мной.
Так отчего же весь народ ходит как пьяный,
Что нас влечет, что нас лишает сна?
Да, просто в туче воробьев дворник Степанов