С этими словами они залетели в дыру под крышей какой-то будки. Простодушный увидел большое гнездо, сооружённое из рваной шляпы и клочков ваты. В середине гнезда, опёршись о крыло, с полузакрытыми глазами возлежал тощий воробей. Что-то знакомое показалось в нём простодушному, но что, он не мог вспомнить. На приветствие воробьёв шеф не ответил и позы не переменил.
– Вот, шеф, – доложил приятель простодушного, – нового кадра привёл.
– Ты как всегда шустр, Шустр, – не без удовольствия скаламбурил шеф.
Шустрый поддержал остроту коротким смешком и подмигнул простодушному, – мол, пока всё в порядке, шеф в настроении.
– Как фамилия? – спросил шеф, не размыкая век.
Простодушный оторопел: в деревне его звали по кличке, к тому же не очень благозвучной.
Шустрый вовремя пришёл на выручку:
– Его фамилия Клювик.
– Ну, такая сентиментальная фамилия нам не подойдет. Будешь не Клювик, будешь Клюст. Так-то солиднее.
Шустрый усиленно замигал. Простодушный замигал вслед:
– Буду.
– Вот это мне нравится, – медленно сказал шеф. – Ну а что ты умеешь делать?
– Умею собирать крошки, тяжёлые куски хлеба могу носить.
– Это все могут, – поморщился шеф. – А отличить бутерброды с кабачковой икрой от бутербродов с лососевой зернистой сможешь?
У себя в деревне простодушный и не слышал таких названий, там в основном воробьи разгребали конские и коровьи лепёшки или подбирали на дорогах просыпанные зёрна.
Шустрый и тут быстро пришёл на помощь:
– Не сомневайтесь, шеф, он же мой двоюродный брат, он всё может так же, как и я. У нас один был дедушка-учитель.
– Дедушка это хорошо, – снова благодушно, с оттенком философичности произнёс шеф. – Ну а знаешь ли ты, Клюст, о том, в какую группу ты хочешь попасть? В самую лучшую в Москве группу ты хочешь попасть. Наш участок – три вокзала – золотой край для воробьёв, можно сказать, Эльдорадо, Клондайк. И работы масса. Ты будешь не только приносить пищу к общему столу. Ты будешь бороться с ворами: их тут тоже масса. Поразвелось без регистрации, одна нервотрепка из-за них. Ну да ладно, утомился я от беседы. Я только что отобедал и не успел как следует отдохнуть. Дай-ка взгляну на тебя, чтобы запомнить, иначе недоразумения возникнут, и улетайте, пусть Шустр тебе объяснит, что к чему. Ясно?
Тут шеф открыл глаза, и они сразу сделались круглыми. Он хлопнул крыльями:
– Да ты, я смотрю, наглец, – зло сказал он.
У простодушного душа в пятки ушла. Он наконец-то узнал в шефе того взъерошенного тощего воробья, который в первый вечер на Казанском вокзале не разрешил ему взять с земли корочку хлеба. Он вспомнил его, но было поздно.