— Как дотронется, стреляйте без промедления, — велел рыцарь, и арбалетчики напряглись. Зазор между их решимостью стрелять и поводом для этого действия был очень невелик.
Лаврушин нехотя оторвался от «пианино». И поднял руки, демонстрируя, что не наделает глупостей.
— Не бойтесь, — сказал рыцарь. — Я приглашаю вас в мой замок. Будьте моими гостями.
— Вы всегда так приглашаете зазывать гостей? — начал заводиться Степан, впадавший в своё знаменитое состояние души, которое именуется: «А по фигу мороз! Стреляйте, гады!»
— Зато действенный, — небезосновательно заверил рыцарь. — Хорошие гости ныне редки. Приходится потрудиться.
— С кем имеем честь? — спросил Лаврушин, всё ещё не опускавший руки, поскольку пальцы арбалетчиков лежали на спусковых скобах.
— Граф Дракула.
— О-е-ей, — покачал головой Лаврушин.
— Вас смущает это имя?
— Ещё как.
— Понимаю. Дурная репутация… И всё-таки вы мои гости…
Замок был огромен и прекрасен. Его тонкое изящество сочеталось с военной надёжностью и мощью. Острые ажурные башни подпирали небо. Толстые зубчатые стены наверняка выдержали не одно нашествие неприятельских орд. Камни были обветрены ветрами, обклёваны ядрами и таранами, исчернены горящей смолой. Это было древнее сооружение. Здесь не просто жили многие поколения. Здесь они бились не на жизнь, а на смерть, защищая свои земли.
Граф Дракула провёл гостей в оружейную, в которой было всего навалом — пик, луков, арбалетов, самых различных доспехов. Половину помещения занимали старинные пушки. В углу синим пламенем пылал камин, но, казалось, даёт он не тепло, а холод. В замке было достаточно прохладно.
— Пусть гостям приготовят комнаты, — приказал граф, бросая плащ на руки расторопному слуге.
Ещё двое слуг бросились к нему, освобождая от отливающих синевой тяжёлых доспехов.
— Итак, кто вы? — спросил граф Дракула, усаживаясь в тяжёлое деревянное кресло и камина и приглашая гостей последовать своему примеру.
— Путешественники, — ответил Лаврушин, устроившись в страшно неудобном кресле в спину и мысленно выругавшись в адрес средневековых краснодеревщиков, считавших неприличным делать удобную мебель, зато поднаторевших на пыточном инвентаре.
— По измерениям? — усмехнулся граф.
— Ваша осведомлённость вызывает уважение, — произнёс Лаврушин, невольно переходя на возвышенный стиль общения.
— Что вы такого натворили, что Чернокнижник объявил вас в розыск? Такой чести удостаиваются немногие.
— Мы не знаем. Мы вообще не понимаем, что творится вокруг.
— Впрочем, что я спрашиваю, — граф скользнул взглядом по «пианино».
— Вы знаете, что это такое? — Лаврушин осторожно притронулся к инструменту.
— Предполагаю.
— И что?
— Не лучший предмет для разговора. Есть вещи, о которых безопаснее не поминать всуе.
— Кто такой Чернокнижник?
— Колдун. Ещё в семнадцатом веке его приговорили к сожжению. Сатанинская сила перекинула его через времена. А потом он попал в Ледовую Церемонию.
— Куда? — удивился Лаврушин.
— Вы и этого не знаете? — в голосе графа скользнуло недоумение.
— Нет.
— Тогда щажу вашу безмятежность. Некоторые знания лучше постичь как можно позже… Не затруднит вас поведать о ваших приключениях, которые наверняка достойны перьев самых достойных летописцев?
— Не затруднит, — Лаврушин решил, что секрета из их истории делать нет никакого смысла. И рассказал всё, как на духу.
— Чернокнижник достиг своего, — заключил граф, дослушав рассказ о бое в чернушной Москве.
— Что вы имеете в виду? — спросил Лаврушин.
— Он заманил вас в мир, где у вас нет ни малейшего шанса.
— Сюда?
— Да. Это его мир.
— Что нам теперь делать?
— Пока вы мои гости, вам не о чем беспокоиться. Располагайтесь в комнатах. А потом — ужин.
— С кровью? — хмыкнул Степан.
— Я похож на тех, чьи манеры дурны и кто не ведает о правилах гостеприимства?
— Покорно прошу прощения.
— Тогда жду к ужину…
Звучала изумительно красивая, с мягкими переходами, грустная, какая-то потусторонняя музыка. Да и оркестр был не от мира сего. Бледные, полупрозрачные пальцы бегали по клавишам клавесина и сжимали смычки едва угадывающихся скрипок. Через призрачные фигуры музыкантов проходил неуверенный, трепещущий свет свечей.
Стол ломился от изысканных яств. Здесь были жареные соловьиные языки, гусиные паштеты, дичь, ну и, конечно, розовые и белые старые добрые вина. У пищи был особый вкус. Это была сказочная гурманская гармония — нечто удивительное, похожее на вкус земной пищи, но и неуловимо отличающееся от неё. По залу скользили молчаливые тени — слуги приносили всё новые блюда.