Лаврушин повалился на диван и проспал четырнадцать часов. И всё это время Степан не отходил от него. Сам он дремал в кресле, чутко, реагируя на малейшие шумы.
Лаврушин проснулся новым человеком. Ничто в нём не напоминало, что ещё недавно за ним приходила смерть и уговаривала подчиниться ей.
— Степ, я на самом деле залатал провал? — перво-наперво осведомился Лаврушин.
— Вроде бы.
— Ох, — Лаврушин потёр виски, откинул одеяло. — Вот занесло.
— Ну, с тобой связываться, Лаврушин. Чтобы я ещё раз, да на твои аферы… Да я…
Лаврушин теперь был спокоен. К Степану в полной мере вернулось брюзжащее занудство. Оно и не собиралось уходить далеко. Оно только чуток приутихло, когда всё вокруг пылало и дымилось и было не до него. Но теперь Лаврушин знал — Степан ему плешь проест.
— Степан, ты не понимаешь. Без нас был бы крах. Полный. Льды дошли бы до земли.
— Фашисты! Чапаев! Нежить! Офанареть!
— А чего фонареть? Что, на Земле нечисти меньше?
— Не меньше, — Степан помолчал, а потом воскликнул: — Я только не понимаю, что у нас за жизнь такая — выручать всех. То Галактическую войну предотвращай. То Ледниковый период. Это чего за наказание?
— Сказали же тебе — предначертание.
— Начертание, предначертания. Понабрались всякой чуши.
— Всё это не нами заведено…
Лаврушин провалялся дома ещё два дня. Наконец, силы он восстановил окончательно.
— Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, — напевал он песню, привязавшуюся во время путешествия в Москву-оптимистическую.
Он стоял перед зеркалом и чистил зубы. Бог ты мой, чего же они пережили. Но всё хорошо, что хорошо кончается. И даже жалко как-то, что путь в пси-миры теперь заказан. Кто там сторожит проходы? Холодные Демоны, которые сжуют без соли любой блок возвращения… Если бы продумать другие варианты возвращения. Например, можно вставить блок замедления непосредственно в аппарат…
Мысли его потекли в нужном направлении. Автоматически докончил с чисткой зубов и принялся тереть щёку «шиковским» лезвием. В голове уже сложилась корректная схема, которую можно и опробовать.
Хотя стоит ли? Надо начинать снова жить нормальной жизнью.
Опять институт. Опять борьба за выживание направления. Безденежье. Дурацкие проблемы придурочного времени, в котором угораздило очутиться. И никакой потусторонщины. Никаких Чернокнижников. Никаких сражений. Никакого риска для жизни, кроме риска попасть под горячую пулю рэкетира или под нож уличного грабителя или просто под падающий от просроченного техосмотра самолёт.
— Будем жить спокойно, — уверяя больше себя, чем отмечая факт, произнёс Лаврушин.
Он посмотрел в зеркало, улыбнулся себе.
И вдруг из глубин стало выступать другое лицо. Появилась физиономия Чернокнижника. И послышался отдалённый голос:
— Мес-с-ть..
— Вот зараза, — Лаврушин плеснул на зеркало водой, и лицо пропало.
Надолго ли?..