Происходило это в куда большем темпе, чем посадка летающей тарелки на Танию. Лаврушин знал, что манёвр опасен, требует от пилота полного единения с машиной и огромного мастерства. Катер-разведчик — как норовистый конь, он может многое, но терпит только сильного ездока.
Камнем падающий диск на миг замер над землёй, затем падающим листом спланировал на поляну. И завис в тридцати сантиметрах от поверхности.
Пилот, гордый отличной работой, подмигнул Лаврушину. Тот улыбнулся в ответ.
Земляне спрыгнули на мягкую землю. Пилот махнул рукой и на русском языке произнёс:
— Удачи.
— Двадцать процентов — наши, — кивнул Лаврушин. — Мы их не упустим.
— Твоими бы устами… — мрачно добавил Степан.
Серый катер неторопливо поднялся к верхушкам деревьев, замер на секунду, а затем исчез. Он с места набрал космическую скорость. И теперь — будто и не было его вовсе. А всегда было лишь низкое хмурое небо. Ниточка, связывающая землян с Танией, а через неё и с Землёй, оборвалась.
— Смотри, — присвистнув произнёс Лаврушин.
Только сейчас он обратил внимание на то, что поляну, на которой они высадились, окружает берёзовый лес. Это походило на какое-то наваждение. Казалось, пройди километр, и выйдешь к железнодорожной станции, к которой, стуча колёсами, подойдёт добрая зелёная московская электричка, в неё хлынут с корзинами и сумками на тележках дачники и огородники, и вскоре впереди замаячит Москва.
— Лаврушин, ты готов прослезиться от умиления, — ухмыльнулся Степан.
— Ну и готов. И что?
— Это не подмосковный лес. И мы не под Москвой.
— Спасибо, глаза открыл, — криво улыбнулся Лаврушин, встряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет никакой железной дороги. Нет электрички. Нет Москвы. Есть Джизентар!
Он нагнулся и сорвал василёк, понюхал его. Тот пах, как и положено васильку.
— Нашёл время букетики собирать, — занудил в привычной манере Степан. — Надо шоссе искать.
Лаврушин на миг застыл. А потом прикрикнул:
— Прячься!
— Что?
— Быстрее!
Теперь и Степан слышал нарастающий низкий гул.
Друзья едва успели укрыться за деревьями. Над лесом неторопливо проплыл пузатый, жёлтый, похожий на жирного шмеля патрульный вертолёт с эмблемами «тигров Кунана» на боку и на плоском брюхе.
— Разлетался, — нахмурился Степан, провожая вертолёт недобрым взглядом.
— Патрульный… Ну что — двинули?
— Двинули.
Всё рассчитано. До шоссе — километр. А там любая машина обязана остановиться по требованию офицеров Службы спокойствия. В городе они находят охраняемый сектор, там есть магистраль Тубула Грозного, названная в честь безвременно ушедшего из жизни соратника Кунана. Злые языки говорили, что тот оставил сей мир не без участия хозяина. Там возвышается роскошный трёхэтажный особняк с хрустальным водопадом. В этом особняке земляне обретут убежище.
Идти было трудно. Лес был дикий и запущенный. Приходилось переступать через гнилые коряги, поросшие тонконогими поганками и мхом. Лаврушин бросал опытный взгляд — для него, заправского грибника, здесь был настоящий рай: грибов видимо-невидимо, а желающих их собирать нет.
— Мухомор, — ткнул носком Степан гриб, действительно походивший на мухомор.
— Ну да, полосатый, — едко заметил Лаврушин.
— Ну и полосатый.
— Вот чёрт, — Лаврушин едва не упал — споткнулся о ржавый, в форме коленвала, кусок металла. Похоже, след былых сражений.
Вскоре они забрели в колючие заросли. Лаврушин, медведь неуклюжий, опять споткнулся и оцарапал о колючки лицо.
Заросли вскоре закончились. Друзья преодолели овраг с радостно журчащим внизу прозрачным ручейком, в котором возился зверь, похожий на енота. Вышли на просёлочную дорогу. Она была ухабистая, размокшая, вся в лужах, разбитая траками.
— Чёртова чаща, — выругался Степан, почувствовавший облегчение, что они выбрались. Он испачкал колено в грязи. По щеке Лаврушина шла царапина.
— Помолчи, — поднял руку Лаврушин и огляделся. Что-то ему не нравилось здесь. Что?
А не нравился ему запах машинного масла.
Сбоку, из зарослей, раздался лязг, и на дорогу, разбрызгивая лужи и грязь, стремительно поползла боевая машина.
Неприятности — вещь мистическая. Они то ходят косяком, как селёдка в море. То забывают о тебе на время. Одних они преследуют с садистской настойчивостью всю жизнь. Других оставляют в покое, но в момент наибольшего расслабления вдруг обрушиваются паровым молотом и раздавливают беднягу.