— А ты задумался — нужен ли ты здесь, а? Может, без тебя спокойнее, а?
— Тебя что ли спрашивать? — Лаврушин бросил на диван сумку и начал стаскивать туфли.
— А хотя бы и меня.
— Совсем обнаглел, — незлобливо произнёс Лаврушин, обуваясь в пушистые тапочки.
— А ты… — голос запнулся. — Ты поглупел. Постарел. Отупел. И вообще, что ты ко мне пристал?!
Бесполезное изобретение, подумал Лаврушин. Кроме ругани ждать нечего. Да и вообще — что представляет из себя Мозг? Загадка, притом порой начинало казаться, что загадка эта из жутковатых.
Началось всё с простой идеи: создать мыслящую машину можно, привив ей эмоции и критическое отношение к окружающему миру. Так и появился Мозг, на создание которого Лаврушин убил несколько месяцев, соорудив голографический процессор, который так и не удалось повторить. Что-то не сконтачило — вместо мощного искусственного интеллекта получился неисправимый брюзга, поражающий своей чудовищной бестактностью и беспредельным нахальством. Он не мог решить простейшей задачки, считал с ошибками, но гонором тянул минимум на лауреата Нобелевской премии. Когда Лаврушин понял, что из Мозга ничего путного не выйдет, он вместо последовательного обучения просто заложил в него кучу книг и газет. После этого Мозг набрался категоричности суждений и стал учить хозяина жизни. И при этом его страшно бесило, когда с ним не соглашались.
В последнее время Мозг совершенно распоясался, стал ругаться и пугать гостей. Светка, девушка Лаврушина, однажды пообещала «врезать кувалдой по чугунной башке», и Мозг её зауважал.
Лаврушин схватил английский научный журнал по физике и упал на диван. Но Мозг упорно нарывался на дискуссию.
— Серый ты, Лаврушин, человек. Газет не читаешь. Телевизор не смотришь.
— Отстань.
— И грубый, — призматические линзы сфокусировались на хозяине квартиры.
— Отвали.
— И с таким я вынужден делить кров.
— Вот разберу на микросхемы…
Мозг возмущённо замигал лампами и умолк.
В принципе, Лаврушин понимал, что в мире нет ничего подобного, что возможности этого набора деталей, утащенных с работы или найденных на свалке — это нечто уникальное и неповторимое, ни в какое сравнение не идущее ни с одним образцом компьютерной техники. И это пугало. Лаврушин сам не понимал, что создал. Он вообще редко отдавал ясный отчёт тому, что же у него получалось. Увлекаясь новым проектом, он впадал в какое-то «иновиденье», выходил за пределы нашего измерения. Как он сам говорил интуичил, творил наугад вещи, которые никто не повторит никогда, в том числе и он сам. Порой ему казалось, что Мозг вовсе и не машина. Что в него вселилась чья-то неприкаянная душа. Но в подобные мысли ему углубляться не хотелось — становилось как то не по себе.
— А это ещё кто? — прервал обидчивое молчание Мозг. Его линзы сфокусировались на чём-то за спиной хозяина квартиры.
— Ну, Лаврушин, ты даёшь. Всегда гостей полон дом. Корми, пои их. А стабилизатор мне сменить не можешь. Денег нет!
Лаврушин повернул голову и замер.
Лаврушин имел ещё один талант — на грани гениальности. Он был историком. Но не в общепринятом, а в булгаковском понимании этого слова (см. роман Булгакова «Мастер и Маргарита»). Он постоянно вляпывался в невероятные, порой неприятные, изредка опасные истории. И сейчас, обернувшись, он понял, что опять вляпался во что-то.
В дверях комнаты стоял незнакомец. Рост — средний. Лицо — худое, усталое, печальное. Возраст — лет тридцать пять-сорок. Одет — в серый, из дорогих, костюм, синий, из версачевских, галстук, крокодиловые, из супердорогих, туфли. Запонки — с бриллиантами, ей Богу. В бриллиантах Лаврушин разбирался, приходилось иметь с ними дело при работе над одной темой, так что влёт отличал их от любого камня.
— Не привык к этой одежде, — виновато произнёс незнакомец, поправляя галстук и слегка ослабляя его.
— А что, дверь не закрыта? — спросил Лаврушин, у которого сердце от неожиданности сжалось в холодный комок, а потом бешено забарабанило.
— Закрыта. Но это разве проблема?
«Ясно, — с неожиданно свалившимся спокойствием подумал Лаврушин. — Грабить будет. А чего тут взять-то, кроме Мозга?»
Мысль о том, зачем человеку в бриллиантовых запонках и крокодильих ботинках грабить такие квартиры задержалась где-то у входа в сознание завлаба.
— Разрешите присесть? — спросил незванный гость.
«Мягко начинает. Рэкетир, что ли?»
— Вы скорее всего думаете, что я человек, нарушающий установленные нормы поведения и уголовное законодательство? — осведомился незнакомец. Фраза была длинная и вычурная. Он будто говорил на чужом языке, хотя и без малейшего акцента.