Илья Стальнов
(Илья Рясной)
НЕРЕАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ-2
ПЯТАЯ ЦИТАДЕЛЬ
Часть первая
Палачи из телевизора
Земля. Москва. Год 1989.
Степан зашел в поросший деревьями дворик. Лаврушина он увидел сразу.
Завлабораторией уж два дня не отзывался на телефонные звонки, не обращал внимания на стук в дверь. Официально он уже неделю числился больным, на что имел «отмазный» лист - проштемпелеванный, выписанный по всем правилам больничный, во всяком случае по телефону он говорил, что дело обстоит именно так. Надо же случиться - именно в это время директор собрался в срочную командировку, и не куда-нибудь в филиал в Орловской губернии, а в Данию. Тамошние ученые что-то твердили насчет новых времен, перестройки, о «милом Горби», а потому предлагали русским объединить усилия и грызть вместе гранит науки. Лучшего консультанта и сопровождающего, чем Лаврушин, директору не найти. Завлаб должен появиться в институте и цепляться из о всех сил в представившуюся возможность. Загранкомандировка - предел мечтаний советского человека. Чтобы упустить такую возможность, надо быть дураком. Притом дураком круглым. А упустить это счастье можно очень просто - вокруг директора уже вились, нашептывали, науськивали, умасливали желающие хоть краешком глаза глянуть на Копенгагенскую вольницу.
Лаврушин, которого сейчас увидел Степан, меньше всего походил на больного человека. Гораздо больше походил он на человека здорового. И закрадывались сомнения о правомерности выписанного ему больничного листа.
Кандидат физматнаук, одетый в грязную робу зеленого цвета, которые в последнее время облюбовали дачники, вытаскивал из багажника своего «Запорожца» огромный пузатый медный самовар. Вещь была изрядно потерта, помята, бок продырявлен. На асфальте уже выросла груда никуда не годного хлама: разбитая настольная лампа. сгоревшая телевизионная трубка, всякая металлическая всячина. Судя по удовлетворенному лицу хозяина этого хлама, жизнью тот был доволен вполне.
- По совместительству в старьевщики устроился? - укоризненно произнес Степан.
- Во, на ловца и зверь бежит, - сказал Лаврушин, поднимая глаза на друга. - Поможешь дотащить.
Он начал совать в руки Степана железяки - влажные и не совсем чистые.
- Э, - запротестовал было Степан.
- Давай-давай, - Лаврушин преподнес ему телевизионную трубку.
- Ты где этот хлам взял? На свалке, что ли?
- Ага. На ней, родимой.
Степан едва не выронил поклажу, положил ее на землю, и возмущенно проговорил:
- У тебя загранкомандировка срывается, а ты по свалкам мышкуешь, мусор там собираешь!
- Загранкомандировка, - рассеянно кивнул Лаврушин, держа в руках мятый самовар и с интересом рассматривая его. - Посмотри, какая вещь. То, что доктор прописал!
Все хваленое здравомыслие Степана восставало против подобной беспечности, безалаберности, и вообще – сущего безумия. Он хотел сказать что-то крайне едкое и колкое, но оглянуться не успел, как друг вновь нагрузил его поклажей, на этот раз завернутой в пленку.
- Самовар я сам понесу, - Лаврушин бережно поднял медное чудище, которое раздували во времена царя Гороха кирзовым сапогом.
- Дела-а, - протянул Степан. – Ты больничный не у психиатра брал?
В лифте он пытался добиться у друга объяснений, но тот, ощупывая самовар, отделывался: «подожди», «потом», «сейчас увидишь».
Страшнейший кавардак бросался в глаза уже в коридоре. Там была разбросана зимняя, летняя, осенняя обувь, половина которой место было на свалке. Здесь же валялись куски проводов, обломки микросхем, пара паяльников, осициллограф, и все тот же свалочный мусор. Ощущался запах бензина.
- Дала-а, - вновь протянул Степан, оглядываясь. Он привык, что дома у друга всегда бардак. Но сегодняшний бардак был бардаком с большой буквы. - У тебя здесь что, монголо-татары с нашествием побывали?
- Подожди секунду, - Лаврушин, не выпуская из рук самовара, шагнул в комнату. Степан последовал за ним. И обмер.
Дело было даже не в том, что в комнате царил уже не Бардак, а БАРДАЧИЩЕ. Но то, что возвышалось в центре комнаты, вообще нельзя было назвать никакими словами.
Итак, мебель была сдвинута в угол. В центре расположилась фантастическая по глупости, абсурдности и откровенному сумасшествию конструкция. Высотой она почти доставала до потолка, диаметром была метра полтора-два. Пробовать уловить в дичайшем нагромождении деталей какую-то систему - занятие бесполезное. Не было этой системы. И смысла не было. Зато были можно было различить отдельные элементы, из которых и состояла эта ХРЕНОВИНА (иного слова в голову Степана как-то не пришло). А угадывались в ней: бочка из-под соленых огурцов - центральная часть конструкции, трубка от душа, знакомый бидон, из которого немало пива пито, небольшой ржавый двигатель внутреннего сгорания, выхлопная труба вела на улицу через окно, панель от стереоприемника, магнитофон «Весна», а так же мелочь - змеевики, клеммы, разноцветные провода, табличка от троллейбуса номер чсетырнадцать.