Штирлиц странно посмотрел, раздумывая, подходят ли здесь расхожие слова «он слишком много знал», и стоит ли на месте расхлопать этих людей.
- Нет, не у Мюллера, - наконец, сказал он. - Много хуже... До свиданья.
- Привет пианистке Кэт, Максим Максимович, - махнул ручкой Степан.
Глыбу самообладания Штирлица не мог сдвинуть с места никакой ураган. Но его рука потянулась к карману. Потом он решил из каких-то своих соображений, что расстреливать странных людей не стоит, молча обернулся и пошел прочь.
Знаменитый на всю Россию «Мерседес» уехал. Неожиданно Лаврушин, почувствовав на себе чей-то взгляд, обернулся. И увидел на ступенях островерхого двухэтажного дома с ухоженным подъездом застывшую высокую мужскую фигуру в темно-синем плаще. А ведь плащ этот подходил к данному месту ничуть не лучше, чем нейлоновые куртки и американские джинсы. Тот человек был здесь чужим.
Фигура исчезла в подъезде. Громко хлопнула дверь.
***
Везения хватило на пятнадцать минут. Идея поиском подвала, где можно схорониться, оказалась не из лучших. Друзья все же дождались неизбежного - услышали такое неродное, но знакомое каждому русскому человеку:
- Хенде хох.
Двое патрульных - отъевшиеся в тылу мордатые псы в серых шинелях, настигли Лаврушина и Степана на небольшой церковной площади, где выстроилась длинная очередь за водой. Толпа радовалась - не каждый день на твоих глазах вяжут диверсантов.
- Что? - растерянно спросил Степан по-немецки.
В ответ дуло автомата дрогнуло, и Степан понял, что фриц выстрелит. И, поборов свое знаменитое упрямство, стиснув зубы и играя желваками, поднял руки вверх.
Через десять минут друзья томились в подвале местного отделения Гестапо. Судя по дурной репутации этого учреждения, церемониться тут не принято.
- Кто? Откуда? Цель заброски?! - орал пузатый потный фриц в черном кителе с одним погоном.
Сидевшие на привинченных к полу табуретках друзья только пожимали плечами.
- Англичане? - гестаповец ткнул в «Мальборо», которое достали из кармана Степана.
- Да, да, - закивал Лаврушин.
- Англичане. Ваши «галифаксы» и «ланкастеры» бомбят немецкие города. От ваших бомб гибнут немецкие дети! Вы убийцы! Кровожадные убийцы!
Лаврушин пожал плечами.
- Цель заброски?! - продолжал орать гестаповец.
Дальше по идее должны были быть пытки, иголки под ногти. До такого доводить не хотелось.
Неожиданно Лаврушина осенило. Мгновенная вспышка озарения. Он «проинтуичил». Будто прикоснулся к огромному, бездонному источнику информации и ухватил из него то, что было нужно. В голове сложилась мозаика.
- Все объясню, - сказал Лаврушин и кивнул на «клавесин», извлеченный из его кармана и лежащий на столе. - Инструкции центра в этой штуке. Только руки развяжите.
Гестаповец был из доверчивых и наивных. Он не привык, что его обманывали в этом кабинете. В таких кабинетах не обманывают, это нарушение незыблемого ОРДНУНГА - знаменитого порядка Великой Германии. В таких кабинетах положено умолять о прощении и снисхождении. И с английскими диверсантами он дела иметь не привык, как-то все больше попадались разносчики пораженческих настроений и злобных слухов. Поэтому он отдал приказ, и Лаврушина освободили от наручников.
- Вот, - Лаврушин нажал на клавишу «клавесина».
Из недр игрушки вырвался необычно мощный скрежещащий звук. Солдаты у выхода сжали автоматы и подались вперед.
- Спокойно, - Лаврушин нажал еще на три клавиши, выжав из «клавесина» жуткую мелодию.
- И вот, - он нажал на следующую клавишу и схватил за плечо Степана.
- Пристрелите их! - заорал гестаповец.
Но было поздно.
В воздухе возникла воронка. Она засосала друзей.
Тьма.
А потом застрочил автомат...
***
Точнее, строчил не один автомат.
Строчило их много. Строчили они ожесточенно. Строчили со вкусом.
Лаврушин упал на землю и вжал голову в плечи. Вовремя. Над ним по бетону забарабанили пули, они с визгом рикошетили и со стуком били в мусорный бак сбоку. Ревели моторы скоростных автомобилей, визжали колодки.
Звуки выстрелов и моторов отдалялись.
- Вставай, - наконец сказал Степан.
Чудом одна из пуль угодила в кольцо между его браслетами, лишь слегка оцарапав коду, так что сейчас руки Степана были свободны.
Лаврушин встал, отряхнулся и огляделся.
Местечко было нисколько не лучше содрогающегося от бомбардировок Берлина.
- «Сельва», - не веря своим глазам произнес Лаврушин.
- Какая «сельва»? Мы не на Химендзе. Это Гарлем!