- Если ты дашь мне сто тысяч долларов, я скажу, кто твой отец? - нагло ухмыляется сеньорита.
- Как смеешь ты, подлая?
- Смею. Я сделаю все ради денег...
В гостиной мальчишка лет двенадцати с пожилым мужчиной, похожим на крестного отца итальянской мафии и одновременно на старого развратника. Смахивая слезу «мафиози» извещает:
- Педро, я знал твою мать.
- Ты мой отец?
- Нет, я не твой отец.
- А кто мой отец?
- Твой отец умер, когда тебе было три дня. Он был бродягой.
- Ты лжешь. Я не вынесу этого!
- Мужайся...
Второй вечный вопрос и камень преткновения, помассивнее стоунхенжевского мегалита - кто чья мать. В гостиной тот же «крестный отец» - на этот раз с молодым человеком, с которого недавно требовали сто тысяч.
- Она моя мать, - орет молодой человек, бия себя ладонью в грудь, по щекам катятся слезы.
- Нет. Она тебе чужая женщина.
- Я застрелюсь?
- Ха-ха-ха. А я получу все наследство.
- Я тогда застрелю тебя.
- Ха-ха-ха. И отправишься в руки палача за убийство. Я все продумал...
Третий блок проблем - ревность и измены.
Две дамы.
- Подлая разлучница, ты не хотела нашего счастья с Леонсио!
- Да, я не хотела твоего счастья с Леонсио!
- Но почему?
- Потому что твой отец обесчестил мою бабушку!
- Ах.
- На моей груди змеей взросла месть. И вот я нашла для нее повод.
- Ах...
Четвертое - дележ наследства. Делили имущество какого-то дедушки, лежавшего на третьем этаже под капельницей. Все не могли дождаться, когда он отдаст концы. Ждали, правда, куда с меньшим напряжением, когда отдаст концы и хозяин дома дон Рубакис, но тот пока выглядел здоровым, так что эта тема была не так актуальна.
Те же две женщины в гостиной. Одна истошно орет:
- Он завещает все мне.
- Нет, мне!
- Нет, не тебе. Ты лгала ему всю жизнь!
- И поэтому заработала все это. И получу наследство старого негодяя!
К своему удивлению Степан и Лаврушин на следующий день увидели в гостиной своих старых знакомых - Хуана и Хуаниту.
- Интересно, он обесчестил ее, как обещал в лесу? - с интересом спросил Степан.
- Вряд ли. Она все так же чиста и невинна, - ответил Лаврушин.
В общем, скучать не приходилось. Конечно, если не считать того, что сами разборы были невыносимо скучны. Только и слышно:
- Мы отсудим у него фазенду...
- Он больше не увидит своего имени в учредителях компании...
- Я продам документы...
- Я отомщу ему за позор...
- Он не увидит нашу малютку...
Эти люди не уставали грохаться в обмороки. Иногда они пытались вешаться и стреляться, так что Степану с Лаврушиным приходилось бежать вниз и вытаскивать их из петли. Горели синим пламенем какие-то фирмы и компании. Но потом выяснялось, что они вовсе не сгорели. Люди из ничего зарабатывали миллионы, но потом они же, будто забыв, куда их спрятали, приходили побираться и просить денег на еду, поскольку они голодают. Все здесь было наперекосяк, по-глупому.
И все друг другу врали. По крупному, по мелочам, средне - ни так, ни сяк. Ежедневно и еженощно. Врали без устали. Полезно или бесполезно. От этого вранья возникали постоянные недоразумения. Если бы они все сели однажды вечерочком и поговорили по душам, то им жилось бы куда легче. Но легче здесь жить никто не хотел, а все мечтали только об одном - запутать и без того донельзя запутанные отношения.
Все эти ненормальные раздражали. Единственно, кто вызывал симпатию, был хозяин дома - дон Рубакис. Он заслуживал и сочувствия, поскольку управляться с таким борделем - тут нужны нервы из титана. Он вечно все забывал, поскольку запомнить перипетии происходящего здесь - не в человеческих силах. Хуже всего, что забывал он и об обещании найти Большого Японца. Но когда ему напоминали, он хлопал себя по лбу и неотложно отряжал своих людей на поиски.
Дни проходили за днями. Обитатели дома постепенно стали воспринимать Степана и Лаврушина как обычных домочадцев и предпринимали попытки втянуть их в свои интриги. Обиженные женщины приходили им изливать душу и пытались через них на кого-то воздействовать. Начались сцены ревности - хотя друзья и не давали поводов. Кому-то взбрело в голову, что у Степана с Хуанитой что-то было, и три дня все питались этими слухами. Потом Хуан решил, что друзья зарятся на дедушкино завещание, хотя этого дедушку, который стонал на третьем этаже в проводах и трубках, в обнимку с молоденькой медсестрой, те ни разу не видели.
- Чую, плохо все это кончится, - сказал Лаврушин, когда им удалось выставить из комнаты дона Хуана с револьвером, из которого тот целился то в гостей, то себе в сердце.
- Ничего, выживем.
На следующий день они встретили дона Рубакиса. Тот на них посмотрел, будто увидел в первый раз, а потом вдруг привычно хлопнул себя по лбу: