Машина рванула с места так, что вжало в спинки кресел.
- А знаки кто придумал? Двадцать лет думаю, какой идиот их выдумал? - пожал плечами шофер, подрезая автобус.
***
- Ты моя вторая мама, - била по подушкам девушка лет шестнадцати. - Я думала, что ты первая!..
- Ах, как ты узнала? - спрашивала ее худая женщина с черными длинными волосами.
- Дон Крузо сказал.
- Ты раскрыла эту тайну. Теперь ты возненавидишь меня. Зачем мне жить теперь?
- Но я люблю тебя, мама. Пусть ты будешь моей первой мамой. А та, настоящая, еще неизвестно где и сколько будет странствовать.
- Ах, я счастлива...
Слезы. Объятия. Радость...
- Когда они угомоняться? - Степан посмотрел на часы. - Двенадцать ночи, а они все мелят языком.
- Слышал, Хуанита угрожала вчера прирезать Хуана, - сказал Лаврушин, потягиваясь на диване и откладывая в сторону сегодняшние газеты, полные сплетен - и больше ничем.
- Поскорее бы.
- Нет, так нельзя про живых людей. Он тоже человек.
- Дрянь он, а не человек.
И будто выкликали. «Тоже человек» заявился собственной персоной.
Дон Хуан был в своем неизменном темном костюме и в сапогах со шпорами - на черта, спрашивается, они ему нужны в городе? На его устах играла змеиная улыбка, но сегодня она была заискивающая.
- Признаю, сеньоры, что был не совсем прав по отношению к вам, когда ревновал к Хуаните. И когда говорил о том, что вы заритесь на дедушкины деньги.
- Ну вот, дошло, наконец, - кивнул Степан.
- Да, да. Я бываю несдержан и необуздан в собственных страстях. Я, может быть, делаю много глупостей. Но таков уж я от природы, - виновато развел он руками.
Лаврушин растаял тут же, как воск на сковороде. Он не мог лаяться с теми, кто извиняется и кается перед ним - они обезоруживали его сразу. Он не мог быть злопамятным, неуступчивым. Это была его слабость, он ее признавал, но вынужден был мириться. Вот и сейчас он только махнул рукой и сказал:
- Да чего уж там.
Но Степан был немного иным человеком:
- С чего это самобичевание, дон Хуан?
- Мне и так хватает злых врагов, чтобы их число выросло еще на двоих. Я решил закончить дело миром.
В руках он держал целлофановый пакет.
- Джин с тоником, - сообщил он. - Настоящий американский джин. Без дураков. Дорогой.
- Мы не пьем, - отрезал Степан.
- Хуану опять указывают на дверь, - он понурил плечи. - Ну что же, мне не впервой видеть людскую злобу. Не впервые видеть ненависть. Да, люди умеют ненавидеть Хуана. Хуан был бы лучше, если бы не эта ненависть.
Он обернулся и направился к дверям.
- Да нет, вы нас не так поняли, - начал Лаврушин, которому стало стыдно. - Конечно, мы с вами выпьем.
- Вот и прекрасно, - просиял Хуан.
Он расставил джин и тоник на столе, там же устроились бокалы. Лаврушин плеснул себе джина на донышке и тоника. Степан, помнивший, во что ему обошлось последнее пьянство, ограничился тоником.
Дон Хуан же налил себе чистого джина, и посмотрел через бокал на свет.
- За то, чтобы наши желания сбывались, - в тоне его было что-то зловещее.
Он выпил залпом и крякнул.
Друзья тоже выпили.
- Ну вот и хорошо, - удовлетворенно произнес дон Хуан, с интересом глядя на собутыльников - как-то изучающе, будто на объект эксперимента.
Лаврушину показалось, что в комнате темнеет. Он поднес руку к лицу. Это движение далось ему большим трудом. Комната отдалялась. А вместе с ней отдалялась и торжествующая ухмылка на порочном лице Хуана. И стол с джином и с тоником. И рука казалось не своей, а чужой. Она со стуком упала на колено, и Лаврушин не ощутил ничего - ни боли, ни сотрясения. Тело теперь было чье-то чужое, но не его.
- Во, значит все-таки отравила, нечестивая, - покачал головой дон Хуан.
- Кто? - слабо прошептал Степан.
- Хуанита. Она подсунула мне этот тоник. Знала, негодная, что я предпочитаю божественный джин именно с тоником. Я сразу понял, что он отравлен.
- А?
- На вас решил попробовать. Не терзайте себя страхами и сомнениями. В вашем положении есть свои плюсы... Главное, вы не будете претендовать на завещание дедушки.
- Ах ты латиноамериканская сволочь, - из последних сил воскликнул Степан, падая на ковер.
- Не переживайте. Жизнь штука тяжелая. Не жаль с ней и расстаться, - он поправил безупречно сидящий на нем галстук. И вышел из комнаты.
Лаврушин попытался вернуть в свою собственность тело. Ему это почти удалось. Он приподнялся. И рухнул на ковер. Сознание его покинуло...
***
- Вставай, - Лаврушин потряс Степана за плечо. - Все на свете проспишь.
Степан заворочался на кровати, открыл глаза, нехотя приподнялся.