- Что с нами? - спросил он сонно. - Хуан... Яд...
- Скорее всего, Хуанита подсунула Хуану вовсе не яд, а снотворное.
- Зачем?
- А черт их знает, интриганов.
- А кто нас перенес на кровать?
- Нашлись добрые люди.
Холодный душ прогнал последние остатки тяжелого сна.
За окнами занимался рассвет.
- Часы остановились, - Степан, встряхнул электронные часы.
- Как?
- Да вот, показывают всякую чушь.
На циферблате цифры скакали в полном беспорядке. И Лаврушину это очень не понравилось. Он ощутил укол тревоги. Настороженно огляделся. Что-то изменилось в окружающем мире.
Стояла мертвенная тишина. Лишь изредка за окнами слышался звук проезжающего автомобиля.
- Часов двенадцать продрыхли, - сказал Степан.
- Да, не слабо подушку намяли.
В дверь послышался стук.
- Ну, все, - констатировал Степан. - Кончилось терпение. Если это Хуан, я его буду бить.
Но вошел не Хуан. Осторожно, будто боясь повредить что-то, в комнату зашла Хуанита. Она была трогательно жалкая, беззащитная, и вместе с тем пронзительно красивая. На ней было легкое белое платьице, на плече висела маленькая белая сумка.
- Мне незачем жить, - с места в карьер выдала она любимую присказку жителей Ла-Бананоса.
- С чего ради? - спросил Степан.
- Я люблю вас.
- Кого? - обалдел Лаврушин.
- Обоих.
- Хуанита, я думаю, вы не подумали, сказав это. Вы устали. Вы расстроены, - начал увещевать ее Степан, будто говорил с психбольной, у которой припадок. Возможно, так оно и было.
- Я обо всем подумала. Я выплакала все слезы. Я сгораю от любви. А вы отвергаете меня! Так знайте, моя смерть на вашей совести.
- Э, ты так не шути.
- На вашей, - она упрямо топнула ножкой. Открыла сумочку. Вытащила из нее едва уместившийся там «Кольт» сорок пятого калибра с инкрустированной перламутром рукояткой. И направила ствол себе в сердце.
- Не стоит, Хуанита, - продолжил увещевания Степан, пытаясь придвинуться к ней ближе. Лаврушин не мог даже подумать, что его друг способен лить из своих уст такое количество елея, да еще смазывать им уши дамы. - Ты нам тоже нравишься. Мы… - он запнулся, язык на миг отказался повиноваться, но он вздохнув, закончил, - мы тебя тоже любим.
- Правда, - массивный «Кольт» дрогнул в руке Хуаниты.
- Правда, правда.
- Ну, тогда умрете вы.
Теперь ствол пистолета был направлен в сторону друзей.
- Почему? - Степан не поверил своим ушам.
- Потому что вы оба - дерьмовые ублюдки, - голос Хуаниты грубел. - Потому что я высосу вашу кровь. Вспорю ваши животы и накручу на руку ваши кишки! Я вытяну из вас каждую жилу!
Хуанита на глазах превращалась во Фрэдди Крюгера. Фрэдди начал нажимать на спуск. «Кольт» загрохотал. Одна за другой пули устремлялись в беспорядочный полет по комнате. Они били стекла, рикошетили от потолка, с чмоканьем впивались в диван.
И сама комната становилась другой. Стены пульсировали, как что-то живое, покрывались кровоточащими ранами и гнойными язвами. Вид за окном тоже менялся. Теперь там были развалины незнакомого мертвого города, его пожирало кровавое зарево.
- Вы мои, - хохотал Фрэдди Крюгер. - Вас некому будить. Вам некому помочь. Идите к папочке, - он поманил пальцами-лезвиями к себе.
- Во клоун, - Степан, прищурившись, спокойно смотрел на Фрэдди.
Убийца, почуяв неладное, насторожился.
- Не боюсь я тебя, дурак с когтями, - между прочим, снисходительно и не к месту легко бросил Степан.
Фрэдди на миг замер.
- Лаврушин, он же питается нашим страхом. Он силен нашими сомнениями и терзаниями. Главное, не боятся.
- Да? А ты попробуй, - на обожженном лице Фредди появилось такое выражение, что Лаврушину ноги в миг набили ватой. Совет не бояться был ценен, но трудноват для реализации. Самым подходящим для такой ситуации был именно страх, естественным путем переходящий в ужас и панику.
- У тебя ничего не выйдет, Фрэдди, - Степан встал во весь рост. - Это мой сон. Он питается моей силой. Я могу тут все.
И действительно, Степан на глазах становился больше. Он наливался силой. В нем теперь была мощь, как в разогнавшемся тракторе «Беларусь». Он с кряканьем ударил кулаком по стене и пробил в ней дырку.
- Я могу все, Фрэдди. Ты просто присосавшийся к нам клоп, возомнивший себя хозяином!
Он сделал шаг навстречу маньяку. И тот, огрызнувшись, отмахнулся страшными когтями, оскалился, но в глубине глаз была растерянность.
Степан припечатал его в лоб кулаком. Ноги маньяка оторвались от земли. Он пролетел всю комнату и со страшным треском ударился о стену, которая пошла трещинами.
- И я убью тебя, сволочь, - Степан рванулся к Фрэдди и еще раз занес кулак.