Под памятником Пушкина человек десять, со всеми удобствами разложив принадлежности, кололись наркотиками. Вокруг было уже десятка два полностью приторчавших.
Поодаль плечом к плечу стояли демонстранты с плакатами: «Свободу голубым», «Союзу лесбиянок России быть!», «Гаврилу Попова - в Президенты этой поганой страны», «Умрем, но не сдадимся».
Инвалидов бродило столько, что ни в одной богодельне не сыщешь. Они убого позвякивали орденами, трясли культями. У «Макдональдса» толпа панков и металлистов сноровисто переворачивала милицейскую машину. Рядом музыкальная группа с электрогитарами исполняла тяжело-роковскую песню - и грохот летел над Тверской такой, что друзья вспомнили берлинскую бомбежку. От таких звуков молоко сворачивается. И глаза из орбит вылезают. Такая музыка должна приравниваться к запрещенным видам оружия. Но туземцам она нравилась. Молодняк бился в экстазе, колотился головой об асфальт и добивал последние стекла на троллейбусной остановке.
Проститутки на Тверской стояли шеренгами. И какие проститутки! Это были полуголые, в черных чулках, жадно и страстно облизывающие губы, развратные, стреляющие глазами и беспардонно вцепляющиеся в прохожих шлюхи! Два милиционера, не обращая внимания на то, что трое бугаев выворачивают у прохожего карманы, ходили от одного уличного торговца порнопродукцией к другому с протянутой фуражкой, и в нее ложились все новые потертые деньги. Под деревьями в сквере целые толпы занимались любовью, притом откровенно и не стесняясь, а у порога кафе трое кавказцев насиловали пышнотелую блондинку. Та орала - больше для приличия, а, может быть, и от радости.
- Святые угодники, что же это такое? - простонал Лаврушин и стукнул по руке замызганного беспризорника, который старался обшарить его карман.
- Это, брат, чернуха, - Степан с трудом, как присосавшегося клеща, отодрал от себя прилепившуюся проститутку. – Фильмы с конца восьмидесятых до середины девяностых.
- Гарлем по сравнению с этим - просто курорт, - сказал Лаврушин.
Послышался отдаленный гул, как от бомбардировщиков, выходящих на линию бомбежки. Все вдруг притихли и начали ждать. Машины опасливо прижимались к тротуару.
Гул нарастал, пока не превратился в оглушительный стрекот моторов. И вот потек стальной поток. Десятки - нет, сотни! - мотоциклов. Их вели татуированные громилы, все в черной коже, металлических шайбах, заклепках, браслетах. И в черных очках - это вечером-то и за рулем! В них была неумолимая сила. Они напоминали идущую стальным маршем по захваченной Украине танковую дивизию СС.
Милицейский «Москвич» от греха подальше юркнул в переулок.
- Откуда их столько? - поинтересовался Лаврушин.
- Рокеры! - заорал старичок, с красным знаменем в руке. - К стенке! Всех к стенке! Сталина им не хватает! Когда я служил в ГУЛАГе и убивал там людей, не было никаких рокеров! И наркоманов не было! Всех к ногтю! Да здравствует Сталин!
- Как вы можете? - укоризненно произнес интеллегентствующий, чисто одетый, с жалостливым взором хлюпик. - Мой дед погиб в ГУЛАГе. Мой отец погиб в ГУЛАГе. Моя мать родилась в ГУЛАГе, а потом была узником совести в психушке.
- И тебя в ГУЛАГ. К стенке. Всех к стенке, - развоевался старичок, и к нему стали придвигаться такие же, с томами Ленина и Энгельса под мышкой, старые, злобные, как черти из глубокого омута.
- А я в девяносто первом был на баррикадах, - не отставал хлюпик. - И нас поганые коммуняки давили танками. Живых людей - танками. Но мы выстояли, потому что не хотели, чтобы вновь вернулись ГУЛАГи.
Старичок спорить не стал, а просто дал древком знамени интеллегенту по голове. Тот рухнул на колени, но гордо воскликнул:
- Демократия победит!
И получил еще разок по голове. На этот раз толстенным фолиантом - Ленин, полное собрание, том одиннадцатый.
Друзья с трудом выбрались с Пушкинской, чудом не ограбленные, не искалеченные, целые - уже счастье.
- Нам бы пулемет прикупить. Без него тут ходить опасно, - сказал Степан.
- Тут пулеметом не обойдешься.
- А мы не можем отсюда смыться?
- Нет. У меня контакт с «пианино» утерян. Придется несколько дней тут прокантоваться.
- Да тут бы несколько минут выжить...
Но им опять повезло.
- Квартиры сдаются. Кому комнаты? - орали старушки и дедки, выстроившиеся около Почтампа.
- На пару дней? - спросил Лаврушин, выбрав скромную старушку, вызывавшую наибольшее доверие.
- Деньги вперед, милок. Эпоха на дворе такая. Как яе… базар.
- Рынок, село ты без МТС, - ворчливо поправил ее дедок в майке с надписью «Коррозия металла - тяжелейший рок!»