— Заткнитесь, ладно?
Мод скорбно вздохнула.
— Этот гимн играли на похоронах твоего дедушки, Вера.
— Мне наплевать. Пусть даже на растреклятой свадьбе самой королевы Виктории, — отозвался Стэнли. — Сейчас мы не хотим его слушать, так что делайте, как я сказал — заткнитесь. Ну вот, из-за вас я пропустил счет.
— Мне, право, очень жаль, — сказала Мод с едким сарказмом. — Знаю, Стэнли, что я здесь лишняя, ты не раз давал мне это понять. Ты готов пойти на все, лишь бы избавиться от меня, разве нет? Смазать лестницу жиром или подсыпать чего-нибудь в стакан…
— А что? Вполне возможно. В каждой шутке есть доля правды.
— Вера, что он говорит? Ты же слышала.
— Стэнли сказал просто так, мама. — А все оттого, что я стара и беспомощна и иногда вспоминаю те давние дни, когда была счастлива
Стэнли вскочил с кресла, и карандаш покатился по полу.
— Вы сами заткнетесь или помочь?
— Не смей говорить со мной в подобном тоне, Стэнли Мэннинг! — Мод, довольная, что испортила Стэнли всю игру, поднялась и, величественно повернувшись к Вере, произнесла голосом смертельно раненого человека: — Сейчас, Вера, я иду спать, я оставляю тебя с твоим мужем в покое. Надеюсь, я не слишком затрудню тебя, если попрошу приготовить мне «Хорликс»[1] и принести его наверх, в постель?
— Разумеется, мама. Я всегда это делаю.
— Не нужно подчеркивать «всегда». Я скорее предпочту обходиться без «Хорликса», чем принимать одолжение.
Мод совершила обход комнаты, прихватив с одного стула вязание, с другого — очки, с буфета — книгу. Она могла бы собрать свои вещи и за спиной Стэнли, не мешая ему, но не стала этого делать. Она перемещалась по комнате между ним и экраном телевизора.
— Не забыть бы стакан воды, — вслух подумала она и добавила, словно похваляясь неким очень высоким принципом, соблюдение которого требовало всех душевных сил, но в то же время благотворно сказывалось на здоровье: — С тех пор как себя помню, стакан воды стоит возле моей кровати каждую ночь. Ни разу не было иначе. Наверное, я бы просто не заснула.
Она сама понесла стакан на второй этаж, оставляя за собой след из мелких капель, падавших из переполненного стакана. Вера с мужем слышали мерное постукивание палки, когда Мод поднималась по лестнице.
Стэнли выключил телевизор и, не говоря ни слова, открыл «Второй сборник сложных кроссвордов». Вера смотрела на мужа без единой мысли в голове, как переработавшая кляча, изнуренная утомительным, однообразным трудом, одолеваемая одним лишь желанием — уснуть. Потом она прошла на кухню, приготовила «Хорликс» и отнесла наверх
Номер шестьдесят один по Ланчестер-роуд, в Кроутоне, северной окраине Лондона, был двухэтажным домом из красного кирпича в конце улицы, построенным в 1906 году. Позади дома располагался большой двор, а между эркером гостиной и уличной оградой тянулась полоска травы, футов пять на пятнадцать.
Передняя представляла собой узкий коридор с мозаичным полом, выложенным белыми и красными плитками, внизу находились две гостиные и крошечная кухонька, а кроме того, туалет в пристройке и угольный чулан. Лестница на второй этаж была прямая, в один пролет: на лестничную площадку выходили четыре двери: одна из ванной и три из спален. В самой маленькой поместились только узкая кровать и туалетный столик, шкаф для одежды заменяла занавеска на стене. Вера называла эту клетушку «комнатой для гостей».
Они со Стэнли делили большую спальню с окнами на улицу, Мод спала в комнате в заднем крыле дома. Сейчас она сидела на постели в ночной кофте из ангорской шерсти ручной вязки — само воплощение здоровья. Если бы не десятка три металлических бигуди в волосах, она вполне смогла бы принять участие в конкурсе на звание «самой очаровательной бабушки» и, возможно, стала бы победительницей.
Наверное, баночки и бутылочки на тумбочке возле кровати с патентованными и приготовленными по рецептам лекарствами как-то способствовали сохранению здоровья матери, даже, вернее, омоложению, подумала Вера, вручая Мод кружку с «Хорликсом». Лекарств более чем достаточно. Противосвертывающие, мочегонные, успокоительные, снотворные, витаминные препараты.
— Спасибо, дорогая. Электроодеяло никак не включается. Нужно отдать его в починку. Отвернувшись от неопрятной, измотанной женщины в зеркале, Вера ответила, что займется этим завтра.
— Хорошо, и тогда уж заодно попросишь мастера взглянуть на мой приемник. А еще купи мне немного этой розовой шерсти, ладно? — Мод отхлебнула «Хорликс». — Присаживайся, Ви. Я хочу поговорить с тобой, пока он не слышит.
— А нельзя подождать до завтра, мама?
— Нет, нельзя. Завтра может быть слишком поздно. Ты слышала, как он сказал, что укокошит меня, как только подвернется случай?
— Но, мама, не думаешь же ты, что он говорил всерьез?
Мод спокойно продолжала:
— Стэнли ненавидит меня, и не без взаимности. Поэтому послушай, что я тебе скажу.
Вера знала, что сейчас последует. Примерно дважды в неделю она выслушивала одно и то же с небольшими вариациями.
— Я не уйду от Стэна, вот и весь сказ. Повторяю тебе еще раз. Я не уйду от него.
Мод допила «Хорликс» и вкрадчиво произнесла:
— Ты только подумай, какая у нас с тобой настала бы жизнь, Ви, у тебя и меня. Моих денег на двоих хватит. Скажу тебе по секрету, я состоятельная женщина, как ни посмотри. Тебе даже пальцем не придется пошевельнуть. У нас будет хороший дом. Я тут в газете прочитала, в районе Чигуэлла строят прелестные домики. Я могла бы купить один хоть завтра.
— Если ты хочешь дать мне что-то из своих денег, мама, то я возьму, не откажусь. Бог свидетель, сколько в этом доме всего нужно.
— Стэнли Мэннинг не получит от меня ни пенса, — сказала Мод. Она вынула зубы и положила их в стакан; затем льстиво улыбнулась Вере, обнажив голые десны: — Кроме тебя, у меня никого нет, Ви. Все мое — твое, сама знаешь. Ты и сама не хочешь с ним делиться. Он хоть раз сделал что-нибудь для тебя? Проходимец и уголовник.
Вера сдержалась с трудом.
— Ты прекрасно знаешь, мама, что Стэнли сидел в тюрьме один-единственный раз. Да и случилось это, когда ему было восемнадцать. Просто жестоко называть его уголовником.
— Может, он и сидел в тюрьме лишь раз, но сколько раз он мог бы туда вернуться, не окажись люди, на которых он работал, мягкими, как воск? Ты не хуже меня знаешь — его дважды увольняли за то, что он запускал руку в кассу.
Вставая, Вера сказала:
— Я устала, мама. Я хочу спать. И мне незачем здесь оставаться, если единственное, что ты можешь — это оскорбить моего мужа. — Ах, Ви. — Мод протянула к дочери руку, сумев изобразить подрагивание в запястье. — Не сердись на меня, Ви. Я возлагала на тебя такие надежды, а посмотри теперь на себя: старая ломовая лошадь, тянешь воз ради человека, которому наплевать, жива ты или умерла. Это правда, Ви, сама знаешь, это правда. — Вера не отняла у матери свою обмякшую руку, и Мод ласково пожала ее. — Мы могли бы купить чудный домик, дорогая. Полы с ковровым покрытием, центральное отопление, горничная. Ты еще молода. Я бы купила тебе машину, а ты выучилась бы ее водить. Мы отправились бы куда-нибудь отдохнуть. За границу, если захочешь.
— Я вышла за Стэнли, — произнесла Вера, — а ты всегда учила меня, что брак — это навсегда.
— Ви, я до сих пор не говорила, сколько у меня денег. Если я сейчас скажу, ты ведь не разболтаешь Стэнли, не разболтаешь? — Вера промолчала, а Мод, хотя и прожила семьдесят четыре года и из них много лет пробыла замужем, так до сих пор и не поняла, что нельзя раскрывать секрет одному из супругов, если хочешь сохранить все в тайне. Потому что каким бы шатким ни был брак, какой бы недружной ни была пара, жена всегда поделится чужими секретами с мужем, а муж — с женой. — Все эти годы капитал рос. Вера, у меня в банке двадцать тысяч фунтов. Что ты на это скажешь?
Вера почувствовала, как кровь отхлынула от щек. Вот это да! Никогда, даже в самых несбыточных мечтах, она не предполагала, что у матери есть хотя бы половина подобной суммы, и Вера была уверена, что и Стэнли это в голову не приходило.