Неро спрыгнул с ее коленей и вышел. Медленно направился вниз по холму, шаг за шагом. Нырнул под изгородь и остановился рядом с грядкой кошачьей мяты. Он все узнавал — овин, виноградные лозы, оливковые деревья, видел, как куры стучат клювами. Собачья конура стояла на своем месте, виднелась и цепь, но сама конура была пуста. Неро действительно терпеть не мог собаку, но, странное дело, теперь ему прямо-таки не хватало ее. «Старина, — подумал Неро, — ты теперь, наверное, в собачьем раю и докучаешь там всем своим лаем». Полосатый серо-белый кот тихо подкрадывался к нему. Воинственно прижал уши, распушил хвост и фыркал, тихо и угрожающе. Неро стоял совершенно спокойно и дал ему подойти, чем очень смутил противника. Он тоже остановился.
— Эй, ты! Убирайся! — прошипел он.
— Нет, — сказал Неро дружелюбно, по твердо. — Наоборот, я только что пришел. Лучше тебе не важничать, если ты не знаешь, кто перед тобой, d’accordo, понял?
И с высоко поднятой головой он прошел мимо молодого сильного кота, даже не оглянувшись.
Вам-то я могу выдать тайну, но это должно остаться между нами: Неро немножко боялся. Он был уже не так силен, как изображал, если вы понимаете, что я имею в виду. И не знал, что бы сделал, если б серо-белый Полосатый в ярости прыгнул ему на спину. Но ничего не случилось. Противник сидел озадаченный, и Неро торжественно вступил на свой двор. Куры подняли глаза, а одна дряхлая, растрепанная, пожелтевшая от старости курица подковыляла к нему и долго смотрела на него одним глазом — другой был слеп.
— Корлеоне, — прохрипела она, — ты вернулся? Я знала, что ты вернешься. Я никогда не забывала, как ты однажды принес нам вареное яйцо.
— Камилла, — сказал Неро растроганно, — а ты не попала в суп?
— Как видишь, — хихикнула Камилла, — я слишком жесткая, слишком жесткая.
Внезапно к ним подбежала Гриджолина.
— Ты пришел! — возбужденно вскричала она. — Я все рассказала о тебе, добро пожаловать домой! — И она энергично лизнула его морду. Другие кошки скользнули поближе, осторожно, но не враждебно.
— Я знала твою мать, — сказала одна черно-белая, — она очень гордилась тобой и часто говорила о тебе. Что ты делал в Германии?
— Да много чего, — сказал Неро. — Бизнес и так далее. А теперь я устал и нуждаюсь в покое.
— Не задавайся, — недовольно пробурчал Полосатый. — Ты здесь не король.
Неро склонил голову и так долго смотрел на него, что тому стало не по себе.
— Как тебя зовут? — спросил Неро.
— Крестьянин называет меня Маскальцоне, — сказал серо-белый Полосатый («Маскальцоне» значит «Шельма»).
— Хорошее имя, — одобрительно кивнул Неро. — Когда я был молод, как ты, я тоже рвался в бой. Нужно только всегда знать, с кем имеешь дело. — Он показал Маскальцоне свою белую лапу и предупредил: — Смотри, никогда не пытайся проверить на себе ее силу. Порядок, va bene?
Серо-белый Полосатый поджал хвост и, ворча, пошел прочь.
— Настоящий хозяин! — восторженно закричала Камилла, полуслепая курица, и раскудахталась.
— Пойдем, — сказала Гриджолина. — Я покажу тебе хорошее местечко на сеновале, там ты сможешь поспать.
И она пошла с ним и устроилась рядом на сене, там, где в слуховое оконце можно было увидеть всю деревню Карлаццо и весь двор. К вечеру пришел крестьянин с жестяным котлом, принес еду для кошек. Неро вниз спускаться не стал.
— Принеси мне что-нибудь, — сказал он Гриджолине, и она побежала во двор и принесла ему прекрасный кусочек мяса.
— Крестьянин — человек добрый, — сказала она. — Ты можешь спокойно спуститься вниз, он тебя не прогонит.
— Пока рано, — сказал Неро. — У меня свои причины. — И он посмотрел в ее нежные глаза. — Ты очень похожа на ту, кого я очень любил, — сказал он, и Гриджолина замурлыкала от счастья.
Этой ночью Неро еще раз прокрался в дом на холме. Забрался в кровать к Изольде, и она сквозь сон сказала:
— А, это ты, моя обезьянка, я искала тебя. Где ты был?
Неро крепко прижался к ноге Изольды и замурлыкал. Она опять заснула, он нет. Без сна лежал до рассвета и думал обо всех тех тарелках, которые она наполняла для него. Думал о ее руке, которая тысячи раз гладила его, обо всех этих глупых кличках, которыми она его награждала — от любви, от любви! Думал о визитах к ветеринару, когда бывал болен, об уксусной примочке, которой она лечила ему лапку, укушенную пчелой, обо всех тех бумажных шариках, что она бросала ему через всю квартиру в скучные дождливые дни. Думал о том, что, возвращаясь домой, она прежде всего звала его, слушал тихий храп Роберта и думал о том, как часто Роберт подталкивал его и говорил: «Ну что, дружище?»