Неродная
Декабрь. Тридцать первое, а снега все нет. За окном слякоть. Грязь, смешанная с солью, новогоднему настроению не способствует.
Вера вертит в руках небольшой шарик, и в игрушечном застеколье тут же начинается снегопад. Беглый взгляд за окно подтверждает - чуда не произошло. На улице по-прежнему паршиво.
За стенкой гремит посуда. Слышно, как старшая сестра дает указания детям по сервировке стола. Вере тридцать два, своих у нее еще нет. Но Новый год – семейный праздник, и другой семьи у нее нет. Мамы и папы не стало два года назад.
Думая о них, женщина смахивает едва заметные слезы. Она поздний ребенок, и все детство стеснялась их возраста. «Да у тебя мама – бабушка!» - дразнили ее одноклассники.
Вот уже два года, как ей некого больше стесняться. В праздники родителей не хватает особенно. Сегодня, когда, пойдя за чем-то нужным в кладовку, Вера случайно натыкается на коробку с вещами отца, она не может удержаться. Перетащив ее в одну из комнат поближе к окну, женщина дрожащими руками перебирает знакомые предметы.
И вот теперь маленький заснеженный мир поблескивает золотыми красками, а на полу лежит вылетевшая из рук бумага. Потрепанные края и крупный каллиграфический почерк. Свидетельство об усыновлении.
Ненастоящий снег все идет и идет. Вера закрывает глаза. Собственные воспоминания кажутся такими же ненастоящими. Глупыми, как старые сказки.
Две девочки в нарядных платьях стоят рядом с мамой и по очереди подают ей ёлочные игрушки.
Младшую зовут Вера. Светлые тонкие волосы собранны в мышиный хвост, достающий почти до середины спины. Она достает из коробки разноцветную мишуру и пластмассового Деда Мороза.
Старшей, Саше, двенадцать. У нее большие синие глаза и длинные темные косы. Когда сестра тянется к поставленной перед Сашей коробкой, та раздраженно хмурится, и сердито поджимает губы.
– Мама сказала, чтобы ты не брала стеклянные! – она пытается отобрать хрупкую игрушку, но малышка упирается, прижимая шарик к себе.
– Это мое, отдай! Я сама! Сама! – Вера начинает хныкать и капризно морщит лицо.
– Вера! Саша! А ну-ка тихо! – В комнату входит отец и пытается призвать дочерей к порядку, но его голос тонет в девичьих криках.
– Отстань от меня! – Вере уже почти шесть, и она терпеть не может, когда сестра ей указывает.
Она извивается, наклоняясь к протянутым рукам Саши, и что есть силы впивается в ее ладонь зубами. Саша противно вскрикивает, дергается и, в попытке освободить руку, попадает локтем Вере в живот. У младшей девочки непроизвольно брызгают из глаз слезы.
Она на несколько секунд теряет дыхание, безуспешно пытаясь сделать хоть малюсенький вздох. Все напрасно.
– Она меня укусила! – Кричит Саша, показывая родителям место укуса. – Чуть не до крови!
Сердце стучит все медленней. Вера стоит на середине комнаты, широко распахнув глаза и открыв рот, но не в силах даже закричать.
– Зачем вы ее только завели! – На глазах у Саши слезы, подбородок трясется, а губы то и дело сжимаются в тонкую ниточку. – Отдайте ее кому-нибудь!
– Александра! Не смей так говорить! – Отец сердито дергает сестру за рукав, и поворачивается к Вере.
Девочка снова делает попытку вдохнуть и ей, наконец, удается. Она шумно втягивает воздух, и переполнявшая ее паника и напряжение мгновенно находят выход. Её начинает трясти, а из глаз под мерные всхлипы проливаются слезы.
– Успокойся, Верочка, никто тебя никуда не отдаст. – Мама тут же прижимает ее к себе, вытирая ладонью мокрые детские щеки.
– Она меня укусила! – Саша, возмущенная отсутствием должной реакции родителей, сердито топает ногой.
– И она будет наказана. – Строго произносит отец, совершенно не обращая внимания на слезы обеих дочерей. – Наряжать елку мы закончим без нее. Вера отправляется в детскую.
Мама, нехотя, выпускает малышку из своих объятий, и отец отводит упирающуюся дочку в самую маленькую комнату. Оказавшись рядом со своей кроватью, девочка падает на живот и самозабвенно предается крикам. Пусть мама с папой знают, как ей плохо и как она расстроена. Пусть им станет стыдно! И тем более Сашке!
Всхлипывая, Вера мысленно высказывает противной сестре все, что она о той думает: «Старшая нашлась, все время только и делает, что командует и ябедничает отцу. Как было бы хорошо быть единственным ребенком в семье».
Мысленный монолог становится все более горячим и несдержанным, а главным выводом следует утверждение о том, что они поймут, и они пожалеют.
Но не через пятнадцать и даже не через тридцать минут стыдно никому не становится. Никто за ней не приходит. Вера пытается перевернуться, чтобы устроиться удобнее, и только тут замечает, что в руке у нее все еще зажат стеклянный шарик. Она подносит игрушку ближе к лицу и, то и дело шмыгая носом, пытается его рассмотреть.