Вера едва не роняет его. Все, чего ей сейчас хочется – это обнять маму, папу, сестренку, но во всем теле такая слабость, руки заметно трясутся, что сложно даже сделать шаг.
– Все-таки разбудила! – Ворчит мама, но при этом улыбается и с любовью смотрит на дочерей.
– А я специально громко топала! – Заявляет Саша и залихватски подмигивает сестре.
Отец шутливо грозит пальцем, и мама смеётся.
На экране появляются куранты. Мерные удары монотонно отсчитывают последние секунды. Вера с силой стискивает в правой руке стакан, а в левой у нее все еще зажат стеклянный шар со стеклянным миром внутри.
Ненастоящий снег все идет и идет.
В коридоре слышатся чьи-то шаги. Вера вздрагивает, стряхивая старые воспоминания. У нее всегда было хорошее воображение. Спустя столько лет и не поймешь уже, что выдумала сама, а что было на самом деле.
Дверь в комнату открывается и внутрь заглядывает миловидная женщина с длинными черным косами, слегка тронутыми сединой. В синих глазах плещется веселье. Она открывает рот и набирает побольше воздуха, очевидно, намереваясь выдать какую-то витиевато-шуливую фразу, но внезапно замирает.
Вера следит за направлением взгляда. Та неотрывно смотрит на лежащий на полу документ.
– Ты знала. – Это не вопрос.
Реакция Саши говорит сама за себя. Женщина шумно выдыхает, на секунду закрывая глаза, но тут же берет себя в руки и, выдавливая слабую улыбку, проходит в комнату, притворяя за собой дверь.
– Конечно знала, я же была уже вполне взрослой.
Вера чувствует непонятную горечь. Кажется, до этого момента она еще не верила фактам. Но теперь все становится на свои места. Значит, и семьи у нее никогда не было. Неродная дочь, неродная сестра. Глаза наполняются слезами, и она начинает часто моргать, чтобы прогнать их. Вот и сбылось глупое детское желание. Хотела быть единственным ребенком – получите и распишитесь! Единственная… одна на всем белом свете.
– Надо было тебе давно рассказать, но я уговорила родителей не делать этого. Боялась.
Смысл слов не сразу становится ясен. Вера горько усмехается:
– Чего боялась-то?
– Что обратно в детский дом отдадут.
Вера резко поворачивается в сторону сестры, а затем переводит ошарашенный взгляд на свидетельство. Она так испугалась этой бумаги, что даже не задумалась, что оно может быть не о ней. Потрепанные края и крупный каллиграфический почерк. На документе стоит имя сестры и ее дата рождения. Вера тяжело сглатывает, ощущая, как чувство вины поднимается в ней, сматывается в тугой комок, и застревает в горле.
– Мама с папой долго пытались завести детей, но ничего не получалось. Тогда они решили удочерить меня. Мне было пять и я помню, как увидела их в первый раз. – Не смотря на стоящие в глазах слезы, на губах у Саши искренняя улыбка. А потом, где-то через год-полтора, родилась ты. Мама всегда говорила, что это я сестренку в дом зазвала. – Саша смеется, поспешно вытирая глаза тыльной стороной ладони. – А я боялась, что раз у них появился родной ребенок, то я больше не нужна, и очень к тебе ревновала. Поэтому и попросила не говорить тебе…
Дальше Вера не слушает. Она вскидывает руки и прижимает к себе сестренку. Детские воспоминания некстати всплывают в голове. «Саша, Сашенька, спаси меня!» Да ведь если бы не она, то и ее, Веры, тоже бы не было. Теперь-то она это, наконец, понимает.
– Прости меня, Сашка, я такая эгоистка. Как только ты меня в детстве терпела, родная моя!
Женщины вновь смеются, но даже не думают разжимать объятия.
В комнату врывается маленький вихрь – похожая на маму как две капли воды синеглазая девочка:
– Мама, Тетя Вера, сейчас куранты будут!
Декабрь. Тридцать первое. На столе лежит позабытый всеми снежный шар. В стеклянном мире игрушечные человечки водят хороводы вокруг маленькой ёлки. Башня с часами показывает полночь. Внезапно ворох золотистого снега взмывает вверх и начинает медленно оседать на верхушках маленьких домиков.
В это же время в мире людей начинает падать первый в этом году снег.
Конец