— Не, я не пью, — морщусь я.
Алкоголь усыпляет мозг, а еще в нем абсолютно не чувствуются «добавки». Так что в чужих домах и из чужих рук даже пробовать не стану.
— Так что ты говорила о нашем родстве? — с нескрываемым любопытством обращается ко мне дед, а в мутных глазах впервые за все время загораются искры.
— Все сходится. В архивах есть мой отец — Алексей Левицкий, — на имени Адам вздрагивает, словно вспомнив о чем-то. — Вместе с мамой Ольгой они уехали из Польши в Россию еще до нашего с сестрой рождения. Нам было чуть больше года, когда родители погибли в автокатастрофе. Дальше — детдом и… — осекаюсь, потому что рассказы о моей жизни в приемной семье и после — не для дедовых ушей.
— У тебя сестра есть? — цепляется за информацию Адам.
— Да, близняшка. Мы не так давно нашли друг друга, — не вдаюсь в детали.
Замечаю, что в его голове явно складываются части пазла. Но делиться выводами он не спешит.
— Почему она не приехала с тобой?
— Богдана вас знать не хочет, — с моей стороны звучит грубо, но так и есть. — Потому что вы нас бросили. Не забрали из детдома после смерти родителей, — пожимаю плечами. — Все, что у нас осталось, вот…
Снимаю с шеи цепочку, на которой висит католическая ладанка. Касаюсь подушечкой пальца изображения святого. Вспоминаю, как сбегала от приемной семьи, прихватив с собой кулончики. Свой и моей сестры, погибшей, как я думала на тот момент. Когда судьба свела нас, то я вернула Дане ее ладанку.
Пересиливая себя, передаю ценнейший для меня кулон деду Адаму, чтоб он мог рассмотреть вблизи. Тот берет, крутит в руках, читает мое имя на обороте.
Размышляет о чем-то. Будто принимает решение.
— Вас не бросали, — произносит, наконец. — Я не знал о вашем существовании.
В голосе слышится жалость. С трудом сдерживаю злость, которая поднимается из темных глубин моей души: терпеть не могу, когда меня жалеют. Никому не позволяю.
Но не время и не место, чтобы гордость показывать. Терпи, Мика. Для дела надо.
И все же… опускаю голову, пряча эмоции. А сама руки в кулачки сжимаю.
Но вскоре отвлекаюсь от своих переживаний. Потому что у Адама вновь начинается приступ кашля. На этот раз все гораздо серьезнее. Дед складывает руки на груди, сгибается, наклоняясь вперед. Переходит на хрипы.
Пугаюсь по-настоящему. Он ведь не может вот так взять и умереть? Я же только нашла его!
Подлетаю к деду, присаживаюсь на корточки напротив, касаюсь рукой грубой, морщинистой щеки. Адам бледный, не может и слова сказать. Кажется, даже вдох сделать не в состоянии.
Страшно.
Вскакиваю и выбегаю из кабинета. Что есть мочи ору в пустоту холла, и мой голос отражается от стен:
— Эй! Помогите!
Не сразу замечаю, что справа от меня, за распахнутой дверью, находится все та же «мыше-крыса». Что она здесь делает? Подслушивала?
— Деду Адаму плохо! — кричу ей в лицо, но она лишь морщится недовольно.
Словно в замедленной съемке, делает пару шагов и останавливается. Я готова взорваться от возмущения.
— У вас китайский аккумулятор, который быстро садится? — фыркаю зло. — Можете пошевелиться? Там вообще-то… ваш дед… при смерти, — заикаюсь я.
Но она и бровью не ведет. Подзывает горничную, что-то холодно говорит ей, указывает рукой в сторону лестницы, демонстрируя свой идеальный маникюр.
— Да вы издеваетесь! — топаю ногой и решаю заглянуть к деду.
Он все еще кашляет, сидя в кресле и опустив голову. Каждый новый вдох делает с громким хрипом.
Подлетаю ближе.
— Может, я сама могу вам чем-то помочь? — не выдерживаю я.
— Эд, — с трудом, едва различимо произносит Адам. — Наверху, — и вновь задыхается.
— Ага, сейчас позову, — лихорадочно киваю, хотя понятия не имею, о ком он и где искать.
Мчусь обратно в холл, подворачивая ноги на дурацких каблуках. Вижу, что «мыше-крыса» уже у лестницы. Что-то не спешит к "горячо любимому" деду… Вместо этого беседует с высоким, худощавым мужчиной интеллигентной наружности. Она будто инструктирует его, но тот явно недоволен.
— Мне нужен какой-то Эд, — прерываю их «светскую беседу».
— Это я, — отзывается «интеллигент». — Личный доктор пана Адама.
— Так какого черта ты все еще тут… — фыркаю я, игнорируя надменные кривляния «мыше-крысы».
Буквально заталкиваю Эдуарда в кабинет к деду. Остаюсь с ними. Чтобы не сбежал горе-доктор. Нервно заламывая пальцы, наблюдаю, как он распахивает настежь окна, потом наклоняется к Адаму, осматривает его. Раскрывает аптечку, достает ингалятор и подносит к лицу деда.
Через пару минут кашель и хрипы становятся тише. И я выдыхаю с облегчением.
Доктор продолжает манипуляции, делает какой-то укол, дает препараты.
— Привет, Доминика, — неожиданно обращается Эд ко мне на русском и по имени. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Но рад встрече, — спокойным убедительным тоном.
От шока я приоткрываю рот, хватая воздух. Часто моргаю, прогоняя оцепенение. И только потом внимательно сканирую странного доктора.
У меня фотографическая память. Но этого слащавого лица в ее альбоме точно нет!
— Вы знакомы? — тут же реагирует Адам.
Не тороплюсь отвечать. Сначала понять хочу, что задумал наглый докторишка. Продолжаю изучать его с прищуром, но у него такой уверенный вид, что я начинаю сомневаться в способностях своего сознания.
— Эд давно в нашем доме, почти член семьи, — объясняет мне дед Адам безжизненным после приступа голосом. — Я ему доверяю, как себе. И его мнению. Так что если вы знакомы… — не договаривает. Опять кашляет.
Мнению, значит, его доверяет? Ладно…
— Взаимно, Эдичка, — натягиваю на лицо улыбку, а доктор морщится от сокращенного имени. — Сколько лет сколько зим. Тебя не узнать! — доигрываю свою роль.
Доктор поддержать наш разговор не может, потому что в, казалось бы, большом помещении становится тесно. «Посмотреть» на «умирающего» деда слетается вся родня, как стервятники. Кружат вокруг, ожидая, когда можно будет наброситься и растерзать его.
Передергиваю плечами от своих же мыслей. Я тоже здесь не из любви к Адаму нахожусь, но… Почему-то все равно противно и жутко.
Возглавляет процессию, конечно же, бессменная «мыше-крыса».
— Эдуард? — восклицает она, с мольбой глядя на доктора, и театрально хватается за сердце. Правда, сначала сторону путает, но быстро исправляется.
Тараторит что-то по-польски. Ей вторят родственники. Я же перевожу взгляд на деда. Кажется, порозовел немного. Значит, лучше стало.
Отступаю назад, в дальний угол кабинета, теряюсь среди толпы.
— Это Доминика. Моя внучка, — без подготовки «убивает» родных Адам. — При ней говорите по-русски, — контрольный выстрел.
Все как один поворачивают ко мне головы и впиваются взглядами. Пронзают насквозь, рвут на части. Но я стойко выдерживаю «атаку». А сама мысленно деда ругаю. Я ему за помощью бегала, а он так меня подставил! Кинул коршунам на растерзание. Ничего, мы с ним об этом позже поговорим.
— Что с нашим дорогим Адамом, Эдуард? — повторяет та самая женщина, но уже на чистейшем русском.
Хмыкаю ехидно. «Дорогим»? В каком смысле? Впрочем, лично мне и так ясно.
— Ничего нового, — спокойно отвечает доктор. — Хронический бронхит, сердце, давление, — берет стакан со стола. — Алкоголь, — с укором смотрит на Адама.
Дед цокает и отворачивается.
— Это все она, — резко разворачивается «мыше-крыса» и тычет в меня так, что ее коготь оказывается почти у моего носа. — Она хотела убить деда Адама!
Округляю глаза от неожиданности, ловлю на себе уничтожающие взгляды новых родственников и…
— Да он и сам неплохо справляется с этой миссией, — складываю руки на груди и киваю на бутылку.
— Еще одна, — хрипло смеется Адам, даже в таком состоянии забавляясь со всей ситуации. Но потом опять закашливается. — Успокойся, Александра, — хрипит на «мыше-крысу». — И вообще, шоу закончено. Идите вон. Похороны откладываются.
В этот момент хочется поаплодировать деду, аж руки чешутся. Едва себя сдерживаю. Лишь улыбаюсь довольно. Адам определенно начинает мне нравится.
Родственники умолкают и покорно покидают кабинет. Плетутся друг за другом. А в воздухе веет грустью и разочарованием.
Оказав помощь, собирается и доктор. Когда он проходит мимо меня, я незаметно для Адама хватаю его за рукав.
— Что за игры, Эдик? — цежу сквозь зубы, чтобы расстроенная родня не услышала.
— Я объясню. Потом, — серьезно отзывается. — Мы по одну сторону баррикад.
И уходит.
Ошибаешься, парниша. Я работаю одна. Но… Так уж и быть, я тебя выслушаю. Позже.
А пока что… Тоже направляюсь к двери. Вместе со всеми…
— Останься, Доминика, — слышу за спиной сиплый голос деда.
И улыбаюсь.