Разве не такой же Паллас, или Бурр, или один из этих адвокатов, желая понравиться и подольститься к Нерону, попросил его — Нерон был принцем Молодости и консулом — быть судьей в делах которые они вели?
Сенека пожал плечами.
— Нерон станет императором, а я тебе уже говорил, Серений: мудрец принимает выбор богов и людей.
Подняв лицо к небу и помолчав мгновение, он добавил неуверенно:
— Нерон меня удивляет. Он слушает. Он учится. Ему не нужны помощники и советники, чтобы подсказывать имена граждан, с которыми он встречается. Он помнит все и всех. Он усвоил мои уроки. Ты слышал его речи в суде? — спросил меня учитель.
В процессе, который шел на греческом языке, Нерон защищал право жителей острова Родос на свободу и выиграл тяжбу. Очень удачно и к месту сославшись на троянские корни Рима, а именно напомнив, что царь Трои Эней был одним из предков рода Цезарей, он избавил троянцев от государственных пошлин. Затем, перейдя на латынь, в выражениях, по изяществу не уступавших речам Цицерона, он настоял на том, чтобы Болонье, сильно пострадавшей от пожаров, было пожертвовано десять миллионов сестерциев.
— Таков Нерон, — заключил Сенека. — И поскольку люди могут избирать императора лишь среди себе подобных, я выбираю Нерона.
И добавил, что время еще не пришло и самое разумное сейчас — подождать, пока боги призовут Клавдия к себе.
— Агриппина им в этом поможет, — прошептал я.
Сенека отшатнулся от меня.
— Серений, — заметил он, — произносить некоторые слова — все равно, что вскрывать себе вены. Мудрец сделает это лишь однажды, тщательно выбрав время. Не ставь свою жизнь и смерть в зависимость от твоего языка. Не говори, не обдумав все, как следует.
— Язык Нерона убивает, — ответил я.
Нерон только что обрушился с обвинениями на Лепиду, приютившую его ребенком после смерти отца: Агриппина не хотела видеть живыми свидетелей своей прежней жизни. Она выдвинула против этой честной женщины обвинения, которые, впрочем, никто из свидетелей не подтвердил. Тогда инициативу взял в свои руки ее сын. Опустив глаза, он говорил тихо, как на исповеди, так, что сенаторам пришлось напрягать слух, чтобы не пропустить ни одного слова. Он рассказал, что его тетка Лепида, когда он жил в ее доме, воспользовалась его юным возрастом, чтобы совратить и вовлечь в грех кровосмешения. Лепиду, утверждал он, не смутило то обстоятельство, что перед ней невинное дитя, которому она нанесла глубокую травму. Мать, хвала богам, сумела уврачевать эту рану, однако виновница должна понести наказание, в противном случае есть опасность, что она продолжит развращать юные души, вовлекая их в грех.
Лепиду изгнать, обобрать, умертвить!
— Таков Нерон, — закончил я свой рассказ.
Но Сенека, как и прочие римляне, восхищался принцем Молодости, таким прекрасным, таким юным, особенно по сравнению с этой развалиной Клавдием.
А ведь Агриппина специально уговаривала мужа почаще появляться перед публикой вместе со старшим сыном. Она чувствовала, что самим своим присутствием юноша подрывает авторитет приемного отца, уподобляясь солнцу, которое, восходя на небосклон, изгоняет с него тающую ночь.
И я наблюдал за всем этим, сидя среди горожан на склонах холма, возвышающегося над Фуцинским озером, воды которого по специальным каналам были отведены в реку Лири, чтобы напитать все шестьсот римских фонтанов. Это была затея Клавдия, и ему хотелось ее хорошенько отметить. Он поручил своему приближенному Нарциссу следить за строительными работами, а позже, когда все будет готово, устроить такое представление, который чернь запомнит надолго.
Девятнадцать тысяч рабов и смертников, исполнявших роли гребцов и воителей, погрузились на военные суда и разыграли на озере морское сражение на радость веселящимся плебеям. Сцена на воде была со всех сторон окружена плотами, на которых выстроились когорты и эскадроны гвардейцев-преторианцев на случай, если кто-нибудь из актеров попытается улизнуть.
Перипетии битвы сопровождались ревом и криками зрителей.
Я взглянул на Клавдия. На императоре был широкий пурпурный плащ, в какие облачались на театре военных действий боевые генералы. Однако толпа, ликуя, оборачивалась к Нерону, стоящему в вышитой золотом тунике, и к Агриппине, ослепительной в своей вытканной золотыми нитями, короткой, с разрезом, хламиде, застегнутой на плече брошью. Она казалась женой Нерона, а не престарелого императора.