И я стоял в толпе и без конца аплодировал Нерону, императору-Солнцу. Могу представить себе изумление людей, приехавших из далеких провинций, стыд и презрение, которое они испытывали при виде властителя Рима, который полой туники, как простой актер, утирал залитое потом лицо, преклонял колени и движением руки почтительно приветствовал публику. И это император, владыка мира? Каким радостным и удивленным казался он, когда судьи присуждали ему корону победителя в искусстве красноречия, пения и стихосложения.
Чернь начинала рукоплескать все громче. Когда император наконец вознамерился удалиться, толпа кинулась к выходам, слишком узким для такого скопления народа. Люди давили и топтали друг друга, чтобы после стольких часов, проведенных на трибунах, поскорее выбраться на свежий воздух.
Душа трибуна Гавия Сильвана выбрала свободу. Это было то, чего Нерон не переносил. Выслушав Тигеллина, он сорвал с головы лавровый венок, который ему только что вручили. Казалось, он больше не слышал приветственных криков, заглушавших все остальные звуки амфитеатра, заполненного толпой. Они стояли друг напротив друга: император с опущенной головой и Тигеллин, неподвижный, перепуганный насмерть, с полуоткрытым ртом.
Незаметным движением Тигеллин приказал августианцам присоединиться к всеобщим приветствиям, и в кулисах, освещенных факелами, грянули аплодисменты — так громко, что, казалось, задрожала земля. Нерон медленно выпрямился, озираясь и останавливаясь взглядом на каждом из окружавших его лиц.
Я отступил, чтобы скрыться в полутьме. Я был уверен, что этой ночью кто-то должен умереть: нужны были жертвы, чтобы Нерон снова почувствовал себя хозяином всего и вся, божеством, чьей воле подвластно все. Необходимо было, чтобы вновь пролитой кровью он смыл воспоминания о свободной душе трибуна Гавия Сильвана.
А я возблагодарил этого незнакомого мне бога, который тоже предпочел смерть на кресте унижению и отречению. Бога, который спас меня и продолжал защищать, потому что взгляд Нерона не задержался на мне и я смог покинуть театр, а преторианцы, бежавшие за командиром, направлялись не к моему жилищу, а к форуму.
Там, в просторном доме, в самом центре Рима, жил консул Вестин — добродетельный, но очень порывистый человек, которого Пизон отказался включать в число заговорщиков, опасаясь встретить в нем более талантливого и мужественного соперника. Вестин никогда не боялся Нерона.
В детстве они были друзьями, и каждый знал недостатки другого. Вестину было известно, что Нерон труслив, подл и жесток. Нерону в свою очередь доставалось от неукротимости Вестина, от его желания добиваться своего во что бы то ни стало. Он ненавидел этого благородного, образованного, богатого и сурового человека.
В доме Вестина проживало огромное количество рабов, все были одного возраста и хороши собой, и, когда Нерон приходил сюда, ему казалось, что здесь он бессилен, а Вестин, как и Гавий Сильван, не подвластен ему.
Кроме того, консул, как бы специально, чтобы его раздразнить, женился на Статилии Мессалине, красавице с широкими бедрами, гордой осанкой и царской поступью. Она была любовницей Нерона, и он подумывал, не взять ли ее в жены. Однако Вестин опередил его.
Этой ночью вооруженные мечами преторианцы и трибун Гереллан ворвались в дом консула Вестина.
Хозяин сидел за столом в окружении домочадцев — у них на глазах его схватили и заперли в спальне.
Гереллан сообщил, что там его ждет хирург, получивший от Нерона приказ вскрыть Вестину вены, и поскольку хозяин — человек еще молодой и крепкий, придется положить его в ванну с горячей водой, чтобы ускорить дело.
Преторианцы окружили зал, где находились дрожащие от страха близкие Вестина, остававшиеся в неведении относительно того, какую судьбу уготовил император им. Они прислушивались к тому, что происходило в соседних покоях, где умирал хозяин. Но там было тихо. Он встретил свою смерть без мольбы и жалоб.
Слуги и домочадцы сидели понурые, решив, что их ждет та же участь, что и Вестина. Ночь показалась им бесконечно длинной.
Утром преторианцы покинули дом консула, оставив там истекшее кровью, но еще теплое тело хозяина. Слуги разбежались, дрожа от ужаса, но благодаря богов за спасение. А над Римом занималась новая заря.
Каждый наступивший день собирал свой урожай преступлений и страшных новостей. Казалось, что Нерон всеми силами старался доказать, что он здесь единственное свободное существо, богоподобный владыка, перед которым все должны склонить голову. Так он принудил к самоубийству старшего брата Сенеки Юния Галлиона, человека с рабской душой, готового на подлость ради спасения собственной жизни.