Глава 4
В 48 году Мессалине исполнилось двадцать четыре года, и на ее скульптурном портрете, выполненном примерно в это время, она предстает спокойной чувственной женщиной с приятным лицом, которое, однако, не несет на себе признаков большого ума. У нее низкий лоб, тяжелые брови, большие коровьи глаза и мягкие волнистые волосы, разделенные посередине прямым пробором и прикрывающие уши. Ее волосы имели ярко-рыжий оттенок, типичный для отпрысков семейства ее матери. Впрочем, в других аспектах она тоже соответствовала Агенобарбам с их полнокровным телесным обликом, присущим и Домиции Лепиде, и Нерону, но не отличалась ни живостью выражения, характерной для этих двоих, ни присущими им признаками породы. Мессалина производит впечатление здорового, ленивого и похотливого беспечного создания, привыкшего потакать своим желаниям и предназначенного природой, как большинство безнравственных женщин, для плодовитого материнства. Можно предположить, что она была глуповатой.
Положение императрицы, жены императора, у которого начали наблюдаться признаки старческого слабоумия, породило в ее сознании безграничную веру в свое право развлекаться сколько душе угодно, не задумываясь о последствиях. Теперь она не видела ничего особенного в том, чтобы отправлять отвергнутых любовников или других людей, доставлявших ей беспокойство, на смерть, пользуясь тем, что ее супруг больше всего на свете боялся быть убитым, и просто обвиняя их в предательстве. Мессалина чувствовала, что может поступать с Клавдием как ей заблагорассудится. И в самом деле, на многократно повторявшемся опыте она знала наверняка, что достаточно проявить к нему интерес, когда они одни, то получит от него все, что пожелает.
Императрица была безумно расточительна, и деньги утекали у нее как вода сквозь пальцы, что очень огорчало хранителя личной казны императора Палласа. Он, несмотря ни на что, должен был развлекать ее, хотя с каждым днем в нем крепла готовность добиться падения императрицы, если только ему выпадет шанс сделать это безнаказанно. Нарцисс тоже подвергался суровым испытаниям и был на грани того, чтобы вступить с ней в открытый конфликт, поскольку, как мы уже упоминали, он, судя по всему, искренне принимал интересы Клавдия.
Однако тем, кто ускорил события, стал Полибий, который действительно поссорился со своенравной императрицей. Он был ученым человеком, перевел Гомера на латынь, а Вергилия – на греческий, но в основном занимался тем, что помогал императору в его исторических исследованиях и изучении древности. Он был большим другом изгнанного Сенеки и по этой причине никак не мог испытывать расположения к Мессалине, из-за которой его друга выслали из Рима. Наконец, он был настолько неосторожен, что не скрывал свою крепнущую дружбу с Агриппиной и ее сыном Нероном.
По этой причине императрица уже какое-то время относилась к нему с подозрением, а теперь внезапно перешла к действию и обвинила Полибия в измене. Потрясенного и сбитого с толку императора охватила паника при мысли, что рядом с ним притаился убийца, и он приказал немедленно казнить предателя.
Его место при дворе занял другой вольноотпущенник, Каллист, старый весельчак, который хотя и не мог обсуждать с Клавдием проблемы истории, но, как минимум, мог заставить его смеяться. Однако на Палласа и Нарцисса судьба их коллеги произвела куда более сильное впечатление, чем рассчитывала Мессалина. Они по-настоящему испугались и, понимая, что могут стать следующими, начали тайком с беспокойством обдумывать, как можно избавиться от опасности, нависшей над их жизнью. Агриппину тоже крайне взволновала смерть Полибия. Она сознавала, что вольноотпущенник лишился жизни потому, что не скрывал своей дружбы с ней, и решила отомстить Мессалине, сделав последний шаг в этой затянувшейся вражде. Если бы удалось внушить Клавдию, что он должен развестись с ней, если бы только ему открыли глаза на ее измены! Но кто посмеет поговорить с ним, рискуя навлечь на себя гнев Мессалины и его страшные последствия, если она сможет обмануть мужа в очередной раз?