Однако там они наткнулись на повозку садовника, груженную мусором, который он вывозил из одного из городских садов. Вибида, как можно предположить, сказала ему, кто она, и возница разрешил им залезть в повозку, решив, что добрая весталка помогает какой-то нервной женщине и двум ее детям избежать опасности. Стражник на воротах, проявляя такое же уважение к почтенной даме, пропустил повозку из города. Они еще не успели добраться до дороги из Остии, когда увидели вдали приближающийся кортеж императора, и сошли с повозки. Вибида с детьми остались стоять на обочине, а Мессалина смело пошла навстречу Клавдию.
Дозорный узнал ее и, повернув назад, поскакал к основной части процессии, чтобы сообщить, что женщина, одиноко стоящая на дороге, сама Мессалина. Услышав это, Нарцисс, который, как уже было сказано, ехал на колеснице императора, должно быть, замер с бьющимся сердцем, чувствуя, что наступил решающий момент всего предприятия. Если ее униженный страдальческий вид вызовет у императора жалость, – все пропало. Мессалина будет прощена, а его жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Он торопливо достал из складок своего платья табличку для письма, на которой нацарапал имена некоторых любовников императрицы, и начал торопливо читать их на ухо своему хозяину. Этим он и был занят, когда Мессалина побежала к колеснице, протягивая руки в мольбе и крича, что Клавдий обязательно выслушает мать Октавии и Британника.
Но Нарцисс шепнул императору, чтобы он не смотрел на нее, и Клавдий, не способный в любых кризисных обстоятельствах действовать по своей инициативе, послушно уставился вперед. Его голова дергалась, рот открылся, и кавалькада проследовала мимо, а упавшая императрица скрылась в пыли.
Через несколько минут на дорогу вышла Вибида с детьми, но Нарцисс сразу приказал офицеру забрать мальчика, девочку и их мать и отвезти их назад на виллу, а в ответ на просьбы Вибиды пообещал, что завтра император даст Мессалине возможность оправдаться. Сам Клавдий не проронил ни слова, и, как говорит Тацит, «его молчание, пока все это происходило, проистекало от недоумения». Хотя, вполне возможно, он был пьян.
Затем Нарцисс велел, чтобы императора отвезли в дом Силия и там ему показали различные принадлежавшие ему предметы, а также множество фамильных реликвий, которые Мессалина брала во дворце и дарила своему любовнику. Это, по меньшей мере, вывело Клавдия из летаргии. Он, бормоча проклятия, побрел назад к своей колеснице и приказал везти его в казармы преторианской гвардии. Но всю дорогу туда не переставал нервно спрашивать тех, кто его окружал, по-прежнему ли трон принадлежит ему и не нужно ли ему опасаться этих войск.
Солдатам, конечно, польстило, что император приехал к ним за защитой, и, когда он произнес им короткую запинающуюся речь, все дружно закричали, что Силия и его арестованных друзей, которые теперь сидели в караульном помещении, нужно немедленно судить и наказать. Затем Клавдий шаркающей походкой направился на место судьи, и, как только уселся, к нему привели Силия.
Молодой человек не пытался защищаться и не молил о прощении. Он просил только, чтобы его побыстрее избавили от страданий, и уже через несколько минут он был мертв.
Таким образом, предсказание о скорой кончине «мужа Мессалины» сбылось. Потом гостей, присутствовавших на недавней свадьбе и участвовавших в последовавшей за ней оргии, одного за другим приводили на суд и казнили в присутствии императора. Только его страх за свою безопасность отравлял приятное возбуждение и любопытство, которое Клавдий всегда испытывал, наблюдая смертную казнь. Сенаторы, сановники, офицеры преторианской гвардии были казнены один за другим, многие на том основании, что в то или иное время побывали в постели Мессалины. Среди них был и доктор Вектий Валенс, который за несколько часов до этого с высокого дерева произнес зловещие слова, что со стороны Остии надвигается буря.
Один робкий миловидный юноша Траул Монтан заявил, что «оказался в объятиях Мессалины по ее зову и без каких бы то ни было домогательств с его стороны, и после одной-единственной ночи его прогнали прочь. Такими распутными капризами она распаляла свои страсти и пресыщала их». Но никакие оправдания не спасли молодого человека. Однако одному чрезвычайно женственному юноше Суиллию Цезонину удалось избежать наказания под громкий хохот собравшихся, поскольку ни один из них не мог поверить, что он способен вести себя как мужчина.