— Воды, мой ягненочек, — посмотрев на него, сказал Клавдий. — Капельку воды.
Теперь император понял, что перед ним Нерон, его приемный сын, молодой принц.
Он обрадовался.
Лишь с ним одним мог он поговорить во дворце, прочие его не замечали. А Нерон жалел престарелого императора, не скрывал своей любви к нему, считая благородным не разделять презрения, которым награждали никчемного старикашку. К тому же он узнал от Клавдия много интересного из истории Этрурии, о которой тот написал когда-то книгу. Такие рассказы Нерон слушал охотно.
Взяв юношу за руку, Клавдий усадил его подле себя на постель. Похвалил его густые кудри, крепкие мышцы, красивую тогу. И по руке погладил вполне пристойно — император не любил мальчиков. Он болтал всякий вздор, все, что приходило ему на ум. Давал разные обещания и превозносил Нерона до небес.
Тут из-за шторы выступила императрица; словно всегда и всюду незримо присутствующая, неожиданно появлялась она в разных концах дворца. Она приблизилась к кровати.
Агриппина даже теперь была красива. Высокая и полная. Взгляд ее говорил о бурно прожитой, греховной жизни. Очерк губ был твердый, мужской. Лицо бледное.
— Вы здесь? — сердито смерив обоих взглядом, с удивлением спросила она.
Клавдий и Нерон знали, что это значит. Императрица не любила видеть их вместе. В голове у нее с трудом умещалось, как это Клавдий мог отречься от своего родного сына Британика и усыновить Нерона. Три прошедших с тех пор года были полны бесконечной борьбы. У Британика нашлись сторонники. Агриппина боялась, что Клавдий, пожалев о данном обещании, в один прекрасный день от него откажется.
Минуту она думала. О чем могут они беседовать? Она знала сына. К власти равнодушен, поглощен книгами. Она строго смотрела на него, и губы ее шевелились от негодования. Еще, чего доброго, испортит все.
Момент казался подходящим. Во дворце никого не было. Вольноотпущенник Нарцисс, любимец императора, вечно крутившийся возле него, уехал в Синуессу[6], Полибей, Феликс, Посид, примыкавшие к враждебной партии, отсутствовали. Медлить было нельзя.
Она подошла к Клавдию поближе.
Тогда он вскочил с постели. Заметался по спальне, ища, куда бы спрятаться.
Увидев его замешательство, Нерон обратился к преторианцам, сопровождавшим императрицу:
— Император просил пить.
Один из них направился к двери, но Агриппина остановила его.
— Я сама, — сказала она и вскоре вернулась в спальню.
Она протянула мужу полую высохшую тыкву, наполненную водой.
Клавдий поднес сосуд ко рту и тут же рухнул плашмя на мраморный пол.
— Что с ним? — спросил Нерон.
— Ничего, — спокойно ответила Агриппина.
Нерон посмотрел на тыкву, валявшуюся под ногами. Потом на мать. С немым ужасом.
— Он же умирает, — сказал он.
— Оставь. — И она взяла сына за руку.
Клавдий продолжал лежать на полу. Его багровая толстая шея побелела, он судорожно ловил ртом воздух. Волосы взмокли от пота.
Взволнованный Нерон склонился над ним, чтобы уловить пресекающееся дыхание, хотя бы последний вздох, отлет души.
— Ave![7] — воскликнул он, как того требовал обряд. И повторил, точно прощаясь с уходящим: — Ave!
— Ave, — насмешливо проговорила его мать.
Клавдий больше не шевелился. Нерон подождал несколько минут. Потом закрыл лицо обеими руками, ему хотелось выбежать из комнаты.
— Побудь здесь, — выпрямившись, сказала мать.
Лицо у нее стало таким же землистым, как у мертвеца.
— Он был болен? — спросил Нерон.
— Знать не знаю.
— Мне кажется, был болен, — запинаясь, проговорил юноша, словно ища оправдания тому, что видел.
Агриппина отдавала распоряжения. Ее голос доносился из коридора.
— Запереть все двери. Где Британик? Где Октавия? Где они?
По дворцу сновали солдаты, бряцали мечи. Октавию, которая уже год была замужем за Нероном, и Британика императрица приказала отвести в один из залов и запереть там. Нерон остался в спальне.
Он наблюдал смерть во всей ее простоте.
Клавдий больше не шевелился. Он уподобился земле, окружающим предметам; лицо его побледнело, должно быть от страха, уши стали мраморными, нос заострился, прежними остались только волосы, длинные седые волосы, да брови, со зловещим спокойствием и равнодушием вознесшиеся над многими тайнами.
Долго стоял Нерон как вкопанный. Никогда раньше не видел он, как умирают люди. Только в книгах читал об этом.
Смерть представлялась ему чудом. Единственным чудом, более непостижимым, чем рождение.
Он не отошел от Клавдия и когда явились полликторы, которые обмыли покойника, умастили маслами и мазями, обрядили в рубашку из тонкого полотна. Скульптор вылил на его похолодевшее лицо расплавленный воск. Изготовил посмертную маску.
Дворец помрачнел от сосновых веток, передний двор покрылся кипарисовой хвоей. На стражу встали ликторы[8] с золотыми секирами и пучками прутьев; стены обтянули черной тканью.
Трудились самые ловкие мастера похоронного дела. Из всех дверей доносились причитания, вздохи и шепот. Жрицы Венеры Либитины, богини смерти, возносили молитвы.
Покойник лежал на кровати.
— Что смотришь? — спросила Нерона мать. — Он умер, все кончено.
Сжав сильной рукой обе руки сына, императрица впилась ему в лицо своими большими глазами.
— Ты произнесешь похвальное надгробное слово.
— Я? — вздохнул он.
— На Форуме.
— Но...
— Сенека сочинит.
— Я не смогу говорить.
— Прочтешь. Красивым, громким голосом. Понятно?
У Нерона пресеклось дыхание.
В день похорон покойника привезли на Форум. Здесь, с ростры[9], Нерон трогательно прочел надгробную речь. Когорта преторианцев трижды прошла перед катафалком.
Пять тысяч колесниц вздымали пыль. Процессия растянулась так, что конца ее не было видно. Шли толпы людей, лошади ржали, плакальщицы с воплями до крови расцарапывали себе лица, отпущенные на свободу рабы несли высоко над головами статуи и портреты покойного, актеры имитировали предсмертные стоны, а похоронные шуты, увеселители народа, гримасничая и кося глазами, изображали умирающих, да так забавно, что их сопровождал громкий хохот, и звучали всевозможные музыкальные инструменты: труба, барабан, арфа, флейта, много тысяч флейт, оглушительным ревом сотрясавших воздух. Потом жрецы кропили толпу водой, раздавали оливковые ветви, символ мира.
Императора Клавдия сразу провозгласили богом.
Глава третья
Молодой император
На другой день, незадолго до полудня, едва успевший одеться Нерон услышал шум на дворцовой лестнице. Рассыпавшиеся по галерее солдаты выкрикивали его имя. Что это значит, Нерон не очень-то понял. Он еще не опомнился от вчерашнего потрясения.
Множество военных высокого звания подхватили белокурого юношу и повлекли куда-то, как неодушевленный предмет. Затем Луция Домиция Нерона, приемного сына Клавдия, законного наследника престола, армия провозгласила императором.
Его привели обратно так же, как увели.
Втолкнули в большой зал, где раньше он не бывал. Вдоль всей стены там тянулся длинный стол, на мраморном полу стояли в ряд стулья, широкие, с высокими спинками стулья, сидевшие просто тонули в них. Мать подвела Нерона к столу. Он сел и рассеянно облокотился о стол. Поиграл впервые пристегнутым к поясу мечом, который казался ему тяжелым, неудобным.
В зале сидели военачальники, полководцы, обсуждавшие дела империи.
Нерон устало разглядывал их. Почти все были седые или лысые, огрубевшие от тягот войны, согбенные под бременем лет. Лица тупые, некрасивые. Сидящий напротив Веспасиан смотрит на него с трепетом и почтением. Руф делает вид, будто задумался глубоко. У Скрибония Прокула красный нос с кисточками волос в ноздрях. Домиций Корбулон, родственник Кассия, с виду самый умный. В его орлином взгляде — бодрость и внимание. Бурр, командир преторианской гвардии, воплощение беззаветной преданности, чести, прямодушия и настойчивости. Паллант, государственный казначей, один из всех еще молод. Он говорит изящно пришепетывая, в одежде дотошно подражает аристократам. Чувствуется его рабское происхождение.
8
Ликтор — лицо, сопровождавшее обычно магистрата, представителя римской администрации, с пучком прутьев и секирой в руках — символами власти.