В конце концов, Сенека соединяет две идеи: с одной стороны, он считает лучшим правителем принцепса, с другой — выдвигает теорию совершенного правления. Тут же включает в новую и улучшенную антониевскую модель Нерона, народные чаяния и требования сенаторов — приверженцев старых традиций. Сенека намеренно путает карты, упоминая то правителя, то принцепса, то императора. На самом деле для Сенеки, равно и для Нерона, правление не что иное, как абсолютная власть императора.
Милосердие
«Я предложил этот договор о перемирии, Нерон Цезарь, чтобы как в зеркале отразить твой образ, что и делаю с самым большим наслаждением, какое только можно найти в этом мире». Так начинается «Милосердие». Дело в том, что зеркало упомянуто здесь совершенно сознательно, ведь только так можно заглянуть в глубь личности и выявить качества, делающие Нерона таким популярным. Отныне все смешалось в размышлениях о милосердии, равно и о добродетели и морали идеального правителя: политическая направленность диалога объединилась с педагогическим поучением. Для самого милосердия Сенека предлагает множество определений, среди которых несколько любопытных: «милосердие» заключается в подчинении себе, когда [117] имеешь власть наказать; или еще — снисходительность «высшего», когда он наказывает «низшего». Это политическое выражение, стоическая филантропия и добродетель правителя, благодаря чему его власть становится плодотворной и длительной. Милосердие обеспечивает правителю любовь и доверие подданных. Она развязывает руки как им, так и ему. Без милосердия, наконец, нет ни умеренности, ни невинности, ни благородства.
Становится ясно, как рьяно защищает Сенека абсолютизм власти. По своей природе принцепс — это душа и голова государства. Ни в коем случае не тиран. Сенека позаботился о том, чтобы сделать четкое разграничение, он обрисовывает общие черты то одного, то другого, затем противопоставляет их, чтобы сделать вывод, какова на самом деле мораль, а не политические взгляды, которые их разделяют. Философ страстно верит в абсолютную форму правления, подчеркивая проантониевский характер, но стремится их ограничить собственно моралью государя: «правитель справедливый». Теоретически стоя выше закона, он должен считаться с тем, что «не республика для него, а он для республики». Республика значит государство. Так Сенека открыл учение, которое называют Философской деспотией. Оно основывается на договоре: правитель обеспечивает гражданам справедливость, мир, достоинство — в ответ граждане будут его обожать, как посланца Богов по [118] неписаным законам антониевского и эллинского правления. Таков идеал, которого ждут, уточняет Сенека, пример для подражания: ты можешь быть великим, если при этом ты лучший. Как Юпитер: «Великий и лучший». Впрочем, мы уже объясняли: первое слово определяет характер и склонность к императорской власти, второе — средства для исполнения. Первое подчеркивает священное и солярное могущество цезаря, другое — отражает философское и гуманитарное призвание. Иными словами, правитель прослывет деспотом, но будет вести себя как мудрец.
Теоретический абсолютизм и гуманизм стоиков должны примириться любой ценой. Сенека всегда считал, что правителю необходимо советоваться с философами, так и сам станешь философом. Уже в 41 году в своем трактате «О гневе» он говорит принцепсу, которого называл тогда «управляющим Города», наподобие Цицерона, врачевателя душ, что как правитель-философ, заботящийся о своих подданных, авторитетно и спокойно выполняет свой долг: он умеет и покарать сурово и поощрить щедро.
С этих пор императорское милосердие становится ключом к дверям системы. Парадокс, о котором мы уже упоминали — стоики никогда не отступали перед парадоксами, — это синоним свободы, по правде говоря, единственно возможный при абсолютизме, как для монарха, так и для подданных. Свобода — и у монарха [119] нет больше навязчивых мыслей о мятеже. Свобода — и народ не подвергается репрессиям. И какое счастье пользоваться правом, над которым никто не будет глумиться, единственный недостаток: право республики высшей свободы. Это та свобода, объясняет Сенека, «которой необходимо быть полной, чтобы начался крах». Отсюда становится ясно, что он не согласился бы с Цицероном, который сражался за республику.