Сенека, слыша на негостеприимном острове об этих событиях, дрожал за свою судьбу. Он приступил к написанию трактата с характерным названием «О быстротечности жизни». Но в сколь же большем волнении протекали дни Агриппины! Она жила в самом Риме, неподалеку от дворца, в самом гнезде интриг. Она лишилась сестры. В любую минуту ненависть Мессалины могла обратиться и против нее. Это представлялось тем более реальным, что сын Агриппины уже подрастал, ему было около десяти лет. Как предусмотрительная мать, Мессалина наверняка, ни минуты не колеблясь, способна была устранить потенциальных соперников своего сына из близких к императорскому родов. А Луций Домиций, сын Агриппины, являлся ближайшим родственником Клавдия и был четырьмя годами старше ее Британника. Поговаривали, что как-то Мессалина подослала убийц с приказом удушить мальчика во время полуденной сиесты. Он чудом спасся. Подобные слухи по крайней мере кружили среди римлян, привлекая к нему всеобщие симпатии.
Это сочувствие нашло свое выражение во время больших торжеств по случаю восьмисотлетия основания Рима, которые состоялись в том же 47 году. Руководил празднествами сам император. Это мог быть последний год жизни Луция Домиция. В большом цирке в рамках юбилейных торжеств состоялась игра, именуемая Lusus Trojae: юноши из знатнейших домов садились на лошадей и, разбитые по отрядам, как бы демонстрировали боевые действия по образцу тех, которые некогда велись под стенами Трои. Правда, герои Гомера вели войну на колесницах.
Тогда-то Луций Домиций и Британник впервые публично выступили перед народом. Оба юноши, великолепно вооруженные, руководили каждый своим отрядом. Зрители с большим энтузиазмом аплодировали сыну Агриппины. Этого было достаточно, чтобы Мессалина вынесла ему смертный приговор.
Луция спасло только то, что после смерти Полибия Мессалина уже не могла рассчитывать на вольноотпущенников. А те, если действовали сообща, были могущественнее ее. Ведь все канцелярии находились в их руках. Сейчас вольноотпущенники опасались, что могут разделить судьбу своего товарища. Они боялись также и того, что Мессалина попытается свергнуть императора, без которого они ничего не значат, и возведет на престол кого-нибудь из своих любовников.
Агриппина, подыскивая в создавшейся ситуации союзника, который помог бы ей и сыну, обрела его в лице Палланта. Наряду с Нарциссом он был наиболее могущественным и едва ли не более честолюбивым. Повсеместно утверждали, что у племянницы императора и его министра финансов существовала любовная связь, возникшая именно в то время. Этим двоим не требовалось даже открыто выступать против Мессалины. Ее погубила собственная глупость и недоброжелательство Нарцисса.
Когда осенью 48 года ее мать Домиция Лепида забирала окровавленное тело своей дочери Мессалины из бывших садов Лукулла и Азиатика, Паллант и Агриппина уже принялись за дело.
Триумф Агриппины
В Риме размышляли над тем, что больше повлияло на императора: доводы и уговоры Палланта или обольщающие маневры самой Агриппины. В роли племянницы у нее был свободный доступ в личные покои Клавдия, и, как зрелая и опытная женщина, она умела произвести соответствующее впечатление. Легче всего было объяснять происходящее тем, что император поддался объединенным усилиям вольноотпущенника и своей племянницы: его советы убедили, а ее прелести одурманили Клавдия.
Кто знает, возможно, на решение Клавдия существенно повлияло именно то, что Агриппина — его родственница, к тому же в настоящий момент наиближайшая. Хотя, может, это и звучит странно, но такой подход был серьезный и благоразумный. Император, напуганный постоянными интригами и изменами в доме, хотел иметь рядом с собой женщину, которой мог бы полностью довериться. Ему было уже шестьдесят, он жаждал спокойствия, думал о безопасности, об опеке над осиротевшими детьми. Целесообразно ли было в его положении связывать себя женитьбой с посторонним домом, вводя в семью новых людей, пробуждая их честолюбие, жажду власти, кумовство. В случае же с Агриппиной все эти опасения не принимались в расчет, ведь она принадлежала к императорской фамилии. А внутрисемейные браки — правда, лиц, состоящих не в столь близком родстве, — на протяжении двух поколений сделались чуть ли не правилом в этой династии.
К концу 48 года уже почти вся столица знала, что женой императора будет Агриппина. С любопытством и страхом все ожидали, как она себя поведет. Пойдет ли по стопам жестокой Мессалины? Некоторые факты ее предшествующей жизни, казалось, говорили за это. А может быть, изберет себе примером Ливию, жену Августа, женщину умную и тактичную, но безоглядную? Ведь Ливия ввела в дом императора своих сыновей от первого брака (так же, как теперь Агриппина Луция), склонив мужа к тому, чтобы он их усыновил, сделала одного из них императором, а подлинных наследников престола устранила обманом и преступлением! Первый шаг Агриппины, еще до официального бракосочетания с Клавдием, был, пожалуй, понятен. Она решила женить своего сына Луция на Октавии — дочери Клавдия и Мессалины. Существовало лишь одно препятствие: у Октавии вот уже восемь лет как имелся жених. Учитывая юный ее возраст (ей исполнилось десять лет), женитьбу все время отодвигали, но жениха все равно официально именовали зятем императора.