Во время их первой же встречи Дося подтвердил просветление Банкэя, сказав: «Ты проник в самую суть себя». Но после того как он сказал это, он добавил: «Однако тебе еще предстоит постичь то, что превыше этого, то, что является основой нашей школы».[17]
Для Банкэя это было неприемлемо, поскольку он твердо верил в то, что он уже достиг великого просветления, полного и совершенного.[18] Поэтому сперва он отказался от предложения Дося и так ему об этом и сказал. В соответствии с одним отрывком из записей изречений Дося, Банкэй глянул на него, громко рассмеялся, а затем грубо, даже не поклонившись, вышел из комнаты. Но все же он не ушел из храма и в течение нескольких дней внимательно наблюдал за Дося и за тем, как он наставлял монахов, находившихся под его руководством. Банкэй быстро оценил истинные достоинства Дося как учителя и принял решение продолжить свою практику в храме Софукудзи.
В течение следующих месяцев он часто приходил в покои Дося и наверняка провел там не один духовный поединок со своим новым учителем. Так как Дося не владел японским, а Банкэй не говорил по-китайски, хотя мог читать и писать на этом языке, общаться им приходилось посредством хицудан, обмениваясь записками, написанными на китайском языке, — «кисти вместо ртов и глаза вместо ушей». Банкэй присоединился к общине и жил вместе с другими монахами. Но при этом он не желал следовать некоторым обычаям, принятым в храме Софукудзи, монастырский устав которого в точности копировал устав китайских монастырей эпохи Мин (1368–1644). Так, например, он был настроен против рецитации сутр на китайском языке. Когда Дося попытался укорить его за это, Банкэй ответил, что у японцев есть свои монастырские традиции, в том числе и те, что регламентируют правила рецитации сутр, и он не видит причин, по которым ему следовало бы принять другие правила.[19] «Единственная причина, по которой я вообще пришел сюда, — сказал он, — заключается в том, что я стремлюсь постичь великое дело.[20] Как же я могу позволить себе тратить драгоценное время на то, чтобы обучиться еще одному способу воспроизведения сутр?» Впоследствии Дося не упоминал об этом инциденте. Та терпимость, которую он проявлял по отношению к Банкэю, и в этом случае, и вообще на всем протяжении их краткого сотрудничества, делает ему честь и говорит о нем как об отличном учителе.
В следующем году, двадцать первого дня третьего месяца, сидя в дзадзэн в полутьме зала дзэндо вместе с другими монахами, Банкэй испытал еще одно просветление — сатори. Он вышел из зала, прибежал в покои Дося, взял кисть и написал вопрос: «В чем основная суть дзэн?» «Чья суть?» — написал Дося в ответ. Банкэй развел руками. Дося поднял кисть, но прежде чем он успел что-либо написать, Банкэй выхватил ее из его руки и бросил на пол. Затем он «тряхнул рукавами и вышел».[21]
На следующее утро Дося сказал дежурному монаху, что «Банкэй завершил великое дело», и дал ему наказ перевести Банкэя в ранг старшего монаха. Однако Банкэй отклонил эту честь. Он предпочел обязанностям старшего монаха свое старое место при кухне и продолжал трудиться как и прежде, разнося монахам пищу и поддерживая на кухне огонь.
С самого начала некоторые члены общины Дося отнюдь не приветствовали присутствие среди них Банкэя. Биографические записи, которыми мы обладаем, не вдаются на этот счет в подробности, но мы можем предположить, что его независимость, которую другие монахи восприняли как проявление неуважения к их учителю, была напрямую связана с их недовольством. Когда они узнали, что учитель признал просветление Банкэя, их охватило чувство сильной зависти. Как только Дося узнал об этом, он в тайне вызвал к себе Банкэя и попросил его на некоторое время покинуть храм, дабы избежать возникновения раздора в общине.[22]
Итак, пробыв под руководством Дося немногим более года, Банкэй оставил Софукудзи и вернулся в родную провинцию Харима. Оттуда он проследовал в Ёсино, практически незаселенную часть провинции Ямато (современная префектура Нара); из-за своей недоступности эта область была издавна известна как излюбленное место сюгэндзя, «горных аскетов» эзотерического буддизма. Поселившись там в уединенной хижине, Банкэй осуществлял Путь среди гор и долин Есино. Во время своего пребывания там Банкэй сочинил цикл незатейливых буддийских песен для наставления крестьян, с которыми он время от времени общался.
Из Ёсино Банкэй перебрался в провинцию Мино, где в следующем (1653) году мы видим его в обители отшельников Гёкурю-ан, где он упорно работал над дальнейшим углублением своего просветления.
Где-то к концу года, во время очень суровой зимы, Банкэй каким-то необъяснимым образом узнал о том, что его учитель Умпо смертельно болен. Среди других монахов, бывших в то время в Гёкурю-ан, был некий монах по имени Сэн, личный ученик дзэнского мастера Дайгу.[23]
— Как это ты мог узнать, что твой учитель заболел? — спросил он.
— Ведь он же находится в Ако, а это много дней пути отсюда.
— Я знаю, — сказал Банкэй.
— Ха! Ты обманщик, Банкэй, — насмехался Сэн. — Но раз уж ты уходишь, я пойду вместе с тобой. Все равно я давно уже хотел навестить Дайгу.
Где-то на полпути Банкэй внезапно сказал:
— Только что в Осаке умерла жена одного моего старого друга.
— Чушь! — сказал Сэн.
Но так как их путь пролегал через Осаку, то, оказавшись там, они направились прямиком к дому друга Банкэя. Тот поспешил к двери, чтобы поприветствовать их.
— Три дня назад я потерял жену, — воскликнул он. — Как странно, что вы пришли именно сейчас. Когда она болела, она часто вспоминала тебя. Как необыкновенно! Заходите, пожалуйста, и воскурите за нее благовония на алтаре.
Повернувшись к Сэну, Банкэй сказал:
— Я — обманщик, не так ли?
Сэн уставился на него в изумлении.
— После того как я повидаюсь с Дайгу, — заикаясь, произнес он, — я стану твоим учеником и буду служить тебе до конца моих дней.[24]
Банкэй не успел вовремя добраться до Ако, чтобы попрощаться со своим старым учителем. В ночь перед его приходом, на восьмой (или девятый) день двенадцатого месяца Умпо покинул этот мир, будучи в возрасте восьмидесяти пяти лет. Перед смертью он дал своему преемнику Бокуо Согю следующее предписание:
«Я уверен в том, что Банкэй — единственный человек, который способен высоко поднять стяг Дхармы, укрепив положение дзэн в будущем. Я хочу, чтобы ты, заступив на мое место, убедил его нести учение в мир. Никоим образом не должно позволить ему сокрыть свои таланты».[25]
Весной 1654 года, когда Банкэй вернулся в Нагасаки с пятью своими неотступно следовавшими за ним учениками, он обнаружил, что ситуация там радикально изменилась. Годом ранее высокопоставленный наставник Иньюань Лун-ци (1592–1673) прибыл в Нагасаки из Китая в сопровождении группы из двадцати монахов. В отличие от Дося, Ингэн — если называть Иньюаня его японским именем — прибыл в Японию по официальному приглашению группы важных японских чиновников, возглавляемых губернатором Нагасаки. Между последователями Дося и Ингэна сразу же установились весьма напряженные отношения. Ученики Ингэна стремились утвердить главенство своего мастера, дабы удовлетворить его притязания на статус верховного представителя континентального (китайского) дзэн. В связи с этим они рассматривали Дося как очень опасного для своих целей соперника, особенно учитывая наличие на его стороне множества верных учеников, а также и то, сколь успешно он обустроился в Японии. Они прибегали к различным методам преследования и даже открытого давления на Дося, пытаясь заставить его признать себя старшим учеником Ингэна, а когда все это не принесло им желаемых результатов, Му-юань (японское Мокуан, 1611–1684), один из ближайших помощников Ингэна, предпринял несколько более сильных ходов с тем, чтобы дискредитировать Дося как учителя и затруднить ему его деятельность по распространению дзэн в Японии.[26]
17
В соответствии с другим источником, Дося сказал буквально следующее: «Ты проник в самую суть себя, но ты еще не постиг различающую мудрость». Акао, с. 422. В этом контексте буддийскую мудрость (санскр.
18
19
Китайские монастырские уставы были приняты в Японии не в полном объеме. См. [IVA3, с. 186].
20
21
Сравните со следующим отрывком: «Опытные наставники резко осуждали тех коллег, которые раздавали удары направо и налево, не учитывая индивидуальных психологических особенностей ученика и степень его подготовленности и скрывая за грубостью манер и жестокостью обращения с ним собственную некомпетентность. Так, в «Линьцзи лу» (яп. «
22
Сравните с § 8, 9 из «Лю-цзу тань цзин» («Сутра Помоста Шестого Патриарха», один из канонических текстов школы чань/дзэн-буддизма), где пятый патриарх чань Хун-жэнь распознает способности Хуэй-нэна, в тайне вызывает его к себе, передает ему Дхарму и отсылает его прочь, дабы избежать возникновения раздора в общине [IVA1, с. 182–184].
23
Дайгу Сотику (1584–1669), один из самых влиятельных мастеров школы Риндзай-дзэн того времени, принадлежал к той же ветви (Сётаку) линии школы Мёсиндзи, к которой принадлежали Гудо и Банкэй. Дайгу испытал сатори при довольно необычных обстоятельствах; однажды летом он занимался дзадзэн, сидя на деревянной доске, которую перебросил через колодец для того, чтобы хоть как-то спастись от изнуряющей жары; доска сломалась, и он полетел, «вверх тормашками», прямо в колодец. В этот момент и «открылось» его просветление. «Дайгу Ихо», с. 3. Когда ему было уже за сорок, он служил некоторое время на посту главного настоятеля храма Мёсиндзи. После этого он был настоятелем храма Нансэндзи в Эдо, но в основном его деятельность по распространению дзэн проходила в западной части Японии, в провинциях Мино, Хёго и Харима. В 1656 году Дайгу основал, по приглашению даймё провинции Этидзэн (совр. префектура Фукуи) Мацудайра Мицумити, храм Дайандзи в городе Фукуи. Банкэй посетил его там в 1655 году. Его отношения с этим наставником были отмечены глубоким взаимоуважением. В «Записях о жизни и учении Банкэя» содержатся описания нескольких встреч и бесед, произошедших между ним и Дайгу. Акао, с. 306, 424–425.
24
«Рякки», Акао, с. 389–390. Упоминания о сверхъестественных силах восприятия Банкэя встречаются в «Записях о жизни и учении Банкэя» не единожды. Однако после одного из таких упоминаний редактор сообщает, что по достижении средних лет Банкэй никогда более не демонстрировал эти способности, поскольку опасался, что его последователи неверно истолкуют их значение.
26
Ингэн, бывший в свое время настоятелем храма на горе Хуанбо (яп.
О конфликте между последователями Ингэна и Дося монах храма Мёсиндзи Косай Сорё в одном из примечаний к своему неопубликованному сборнику проповедей Банкэя пишет следующее: «Когда учитель Дося, мастер дзэн Косин (кит.
У Дося было намного больше последователей, чем у Ингэна. Это, вне всяких сомнений, и явилось причиной столь неприглядных действий со стороны учеников Ингэна. Последователи Дося занимались своей практикой просто и непретенциозно, тогда как последователи Ингэна тяготели к вычурности и излишней церемонности. Как правило, китайские монахини [в Японии] ведут себя очень самонадеянно и всегда стараются хоть чем-то выделиться. Нет ничего удивительного в том, что они не поладили с Дося». Фудзимото, с. 165–166.