— Господин Эное?!
— По закону войны, — я загоняю ему нож в горло, просто прибиваю тело к двери и прохожу внутрь.
Я никогда не был здесь.
Широкая зала без дверей, с огромными, собирающими со всего мира свет, окнами. Пружины, станки, механизмы — совсем ничего не понятно. И чертежи на огромных досках — здесь и правда работают умные люди.
Я вижу их — мастеров, вижу тронутые сединой волосы и бороды, спокойные лица. Они смотрят на меня и ничего не понимают. Им и не нужно понимать ничего — это не их война.
Стрела за стрелой прошивают тела, прибивая их стенам. Некоторые пробуют прятаться за столами, ложатся на пол… я нахожу их и там.
И только самые умные не прячутся, они просто закрываю руками лицо, открывая сердце для моих стрел — лучшая из смертей, они умирают почти без боли.
Кажется, это всё длилось слишком мало для того, чтобы я успел насладиться вкусом крови в своей душе… в душе которой у меня нет.
Выхожу на крыльцо и забираю нож из горла Гото — тот ему уже не нужен. Тело сползает мне под ноги и я переступаю через него.
Вскидываю лук и прицелившись отпускаю стрелу. Та, пылающей звездой пробив воздух, застревает в деревянной стене цеха напротив. Застревает и дрожа рассыпает огонь, поджигая всё, до чего дотягиваются искры.
У меня много стрел — их точно должно хватить, чтобы в Новом Токио запылал самый яркий костёр за всю его историю.
Хинун пока не объявили войну мне?
Нет, пока нет.
Но это не повод, чтобы я не нанёс первый удар. Пусть даже сама мысль о том, чтобы зайти на мою территорию, станет опасной для моих врагов.
Глава 5
Я успеваю пройти только половину аллеи к дому Тринити, когда навстречу, заставляя лепестки сакуры на камнях ожить, срывается большая белая бабочка. И эта бабочка — Алиса в коротком белоснежном платьице. Бросается мне на шею и замирает так.
— Папе лучше! — сообщает она, наконец, щекоча мне ухо своими прохладными губами.
— Намного лучше? — уточняю я.
— Да! Намного! — она кивает головой, но выпускать меня из своих объятий не торопится.
— Немного поцелуев? — догадываюсь я.
— Ага, — она снова кивает и прилипает к моим губам своими, а я опускаю свои руки, которыми держал талию девушки чуть ниже и чувствую под пальцами упругую округлость попы. Алиса вздрагивает и прижимается ко мне.
— Самое время проведать папу, — напоминаю я.
— Да, — она отрывается от моих губ, поднимает своё личико и заглядывает мне в глаза, словно разыскивая там что-то. — Ну еще один ма-аленький поцелуй, ладно?!
— Совсем обычный поцелуй, — строго говорю я.
— Да, — она делает лицо послушной ученицы.
— В губы, — я добавлю я. — Только в губы.
— Ты такой строгий. Мне нравится, — она прижимается ко мне сильнее и я чувствую её жар там… внизу. — Будь со мной построже, я буду послушной девочкой.
* * *
Я ожидаю увидеть Тринити в той самой комнате где и оставил его несколько часов назад, но в ней пусто. И даже от крови на полу следов не осталось.
— Он лечится эфиром, — говорит Алиса, которая, конечно же, последовала за мной, и теперь стоит рядом не выпуская моих пальцев из своих.
— Эфиром? — с удивлением смотрю на неё.
— Идём, покажу, — она тащит меня к лестнице на второй этаж, перед ней отпускает и легко, почти невесомо, порхает со ступени на ступень, отчего полы её короткого платья играют сами с собой… и со мной — приоткрывая на мгновение узкие белоснежные трусики.
И правда бабочка.
Очень соблазнительная бабочка.
Лестница заканчивается, а наш с Алисой путь — нет.
Оказывается, в одной из дальних комнат этого странного дома есть и еще одна лестница, уже совсем другая. Бронзовая, винтовая, с огромными литыми набалдашниками на перилах и тонкой гравировкой на ступенях. По ней поднимаемся на просторный чистенький и очень уютный чердак, даже не чердак, а целый этаж, просто пустующий за ненадобностью — дом слишком огромен для двоих его обитателей. Самая большая из комнат заканчивается огромными, от пола до потолка, окнами ведущими на широкий балкон.
Это даже не балкон, а просторная терраса с парой деревянный лавочек, изящными столиком с витыми ножками, вазонами с цветами и Тринити повисшим прямо воздухе.
То, что он висит, а не грохается на доски пола, выглядит довольно таки странно, пока я не замечаю тонкие золотые, словно живые, нити струящиеся под телом отца Алисы.
— И кто устроил это волшебство? — уточняю, показывая на золотое ложе баюкающее Тринити.
— Врач. Тот самый, — отвечает Алиса. — И, кстати, он просил поблагодарить тебя — сказал, что если бы не ты — папы уже не было бы в живых.