— До самого дна? — Юто, который до этого задумчиво разглядывал гулящее среди углей пламя, поднимает на меня удивлённый взгляд.
— Да. Вдруг там, на дне есть сердца Исчадий высоких рангов. Вдруг там есть сердца исчадия ранга Охотник. Это твой пропуск в Семью. И это наш шанс на победу. Мы не должны упустить его.
Я хочу добавить про то, что осталось совсем мало времени, но сдерживаю себя. Лучше им раньше времени не знать об угрозе Рэйден и об армии призрачных воинов. Страх мешает — я не хочу чтобы им мешал страх перед армадой, которая может стереть с лица земли всех здесь.
Юто качает головой. Он просто смотрит на меня и качает головой, а на лицо его очень большие сомнения.
— Некоторые уже пытались это делать, — наконец, говорит он. — Они не возвращались. Шахта широка, некоторые брали маленькие корабли и пробовали опускаться на них. Никто не вернулся. И никто никогда не узнал, какой страшной была их смерть.
— Ну тогда, — я пожимаю плечами и перевожу взгляд на Тринити. — Это означает, что ты должен сделать очень толстые и прочные стены и очень быстрый двигатель… если конечно, хочешь чтобы мы с Юто вернулись обратно.
Я нахожу Вада в столице, в его доме — никто не рискнул тронуть Алхимика Веры. Пока летел я обдумывал как буду искать его, а искать не пришлось.
Обдумывал я и прощальные слова Тринити о том, что если я хочу, чтобы он сделал штуку способную опуститься на самое дно шахты и целой вернуться обратно — я должен найти для него лучший из цехов.
Где найти такой? Производство в столице стоит, никто здесь уже не делает станки или корабли — они не нужны Ода.
Есть только один отличный цех о котором я знаю.
Мой.
В Небесном Утесе.
Правда, сейчас Небесный Утёс принадлежит Карате. Мне нужно будет уговорить её разрешить воспользоваться «её» цехом… так чтобы она не догадалась о том, что штука, которая будет изготовлена там, поможет мне прикончить Ода.
Вада открывает дверь и завидев меня отшатывается… да, я что-то вроде вестника беды для него.
— Я же просил больше никогда не приходить сюда, — говорит он, явно не собираясь пускать меня внутрь.
Он просил об этом? Не помню, может, и так.
Тяну дверь на себя и не обращая внимания на молнии сверкающие в глазах алхимика, вхожу внутрь… здесь ничего не изменилось с нашей последней встречи.
И на верхней ступени лестницы сидит та самая девочка… маленькая дочь Вада. Интересно, Эрика старше её?
— Здравствуй, — я улыбаюсь ей и огромные глаза девочки вспыхивают радостью — ну еще бы, взрослый большой господин в роскошных одежда здоровается с ней.
Вада, скривившись, не в силах помешать мне, прикрывает дверь за нашими спинами.
— Оставь нас, милая, — я вижу тёпло в его глазах… хорошо, когда рядом есть тот, кого ты любишь.
Кроха вскакивает, готовая послушаться отца.
— Пусть остаётся, я не надолго. Мне просто нужны советы, мастер.
Девочка заслышав мои слова, тут же снова усаживается на ступенях и подперев голову ладошкой, замирает, готовая внимательно слушать.
— Советы? — брови Вада удивлённо поднимаются.
Ну да, он думал, что я пришёл за формулами. А я пришёл за большим — за его тайным искусством.
— Мне нужно улучшить одну формулу, мастер, — говорю я, делая шаг к окну — здесь слишком темно, я хочу чтобы тёплые лучи трогали мою кожу.
— Я не улучшаю чужих формул, — холодно отвечает Вада…
— Я же сказал — я пришёл за советами, — напоминаю я. — Я хочу попытаться сделать это сам, но мне нужно знать по каким законам это всё работает.
Должны же быть какие то правила! Я не верю, что формулы рисуют, как вздумается.
— Никто не откроет тебе своих секретов, Керо. Никто, — от взгляда Вада можно замерзнуть.
Спорно. Это спорно.
— Ты что-нибудь слышал о формуле тысячекратной боли, мастер? — спрашиваю я.
Он вздрагивает. И это означает только одно — он слышал о ней. Впрочем, и название её обещает многое. У меня нет этой формулы, но откуда Вада знает об этом?
— Я не чувствую боли, Керо. Однажды я убил в себе боль. Я вывернул формулы боли наизнанку. Я мучил ими себя до тех пор, пока боль не ушла. Навсегда. Я должен был лишиться своей боли, чтобы перестать чувствовать боль других.
— Не чувствуешь боли? — я задумываюсь, а потом показываю на девочку, которая, замерев, не пропускает ни слова из нашей беседы. — Ну, тогда может она почувствует её?
Лицо Вада каменеет.