— Они собирались уехать за рубеж?
— Кажется, они хотели поехать во Францию, и, поскольку Патрик все детально спланировал, надеюсь, что их не схватят в последний момент.
Она была в этом убеждена.
И в то же время, пока она точно не будет знать, что они в безопасности, у нее будет неспокойно на душе. Она достаточно знала герцога и понимала, что этот властный человек сделает все для поимки беглецов.
— Вы снова встревожены, Рокуэйна, а мне больше всего нравится, когда вы улыбаетесь.
— Тогда я буду улыбаться.
После прогулки маркиз сводил ее на выставку картин, от которой Рокуэйна пришла в восторг.
— Маме очень понравились бы эти картины. Она столько рассказывала мне о французских художниках, и хотя я видела репродукции, это совсем не то, что оригиналы.
Ей показалось, что ее энтузиазм развеселил маркиза.
Потом они поехали на обед в ресторан, расположенный там же, в Буа.
Когда они ехали в фаэтоне с грумом, сидевшим позади, то снова привлекли всеобщее внимание.
Маркиз видел, как естественно ведет себя девушка, абсолютно не замечая восхищения французов и любопытства и зависти в глазах француженок.
Они обедали за столиком, накрытым под деревьями. Обед был восхитительным.
Рокуэйна без умолку говорила о картинах и лошадях, а маркиз отвечал на бесчисленные вопросы, причем такие, каких ему еще никто не задавал.
Был момент, когда, заметив, что он медлит с ответом, девушка быстро спросила:
— Я не наскучила вам? Наверно, я ужасно любопытна? Если это так, то скажите мне.
— Уверяю вас, это совсем не так.
— Я понимаю, что ничего не знаю ни о вас, ни о вашей жизни, и хотя постараюсь наверстать это как можно скорее, боюсь, вам предстоит обучить меня стольким вещам, что надоест со мной возиться.
— Если надоест, я скажу.
— Я вот думаю, как чудесно, что я провожу время с таким человеком, как вы. Это все равно как если бы я была с папой и даже лучше!
— Я польщен! — сухо сказал маркиз.
— Я вовсе не хочу сказать про папу ничего плохого, — пояснила девушка. — Он был очень умен, остроумен и всегда советовал мне поддерживать, как он выражался, «светскую беседу», но, по сути, он предпочитал беседовать с мамой и в ее присутствии основное внимание уделял ей.
Вздохнув, она заключила:
— Так что вы можете понять, как важно и волнующе для меня то, что вы уделяете все ваше внимание… мне, по крайней мере пока.
— Вы ограничиваете меня во времени?
— Конечно. Я боюсь не только того, что какая-нибудь красавица уведет вас от меня, но и того, что, когда я проснусь, вы растаете как туман!
Маркиз смеялся.
— Беда с вами, вы слишком впечатлительны, и, кто знает, какие еще неприятности меня ждут! Вы уже доставили мне много забот, и я просто не знаю, что еще сулит будущее.
— Мне хочется лишь надеяться, — быстро сказала девушка, — что я вам не очень надоем.
— Думаю, это невозможно!
Она не поняла, был ли это комплимент или критическое высказывание.
В ту минуту, когда Мари помогала ей надеть новое прелестное платье, она подумала, что ей улыбнулась наконец удача, ибо впервые после смерти отца она была просто счастлива.
«Нет, на самом деле… он не страшный», — говорила она себе.
В то же время девушка чувствовала: несмотря на то, что маркиз бывал сердит на нее, от него исходила какая-то особенная сила, от которой у нее неуемно билось сердце и становилось трудно дышать.
«Мне нужно стараться веселить и развлекать его», — думала она.
Она помолилась, прося помощи у покойного отца, памятуя, что ему всегда удавалось вдохнуть жизнь в любую вечеринку, участником которой был.
Он всегда притягивал людей, хотя сам обычно говорил, что его притягивает магия матери.
— Мне нужна эта магия! — шептала девушка. Она рассчитывала, что маркиз почувствует силу этой магии и останется с ней так же добр, как был весь прошедший день до вечера.
— У вас такой вид, мадам, — сказала Мари, — словно вы сошли с картинки.
Это заставило задумавшуюся Рокуэйну спуститься с облаков на землю и посмотреть на себя в зеркало.
Мари надела на нее бледно-розовое платье, тонко оттенявшее золото волос и таинственную глубину глаз.
На подоле и плечах платье украшала отделка из розовых гвоздик, и Мари сорвала в саду несколько настоящих гвоздик того же цвета и вплела Рокуэйне в волосы.
Цветы придавали ей особое очарование, и, когда она вошла в салон, маркиз подумал, что она подобна Персефоне, возвращающейся из потустороннего мира, чтобы принести на землю первое дуновение весны.
Он смотрел, как она приближается к нему, и подумал, что необычайно тонкая талия подчеркивает грацию, которой недостает многим молодым женщинам.
Своей плавной поступью она вызвала восхищение маркиза.
Когда девушка подошла к нему, он сказал:
— Я подумал, что после ужина, если вы не против, мы могли бы сходить на вечеринку к моим друзьям и потанцевать.
— Как чудесно! Только бы не наступать вам во время танцев на ноги! Я танцевала вальс с лапой, но, когда выросла, ни разу не была на балу.
Маркиз буквально пожирал ее глазами. Затем улыбнулся.
— Значит, я должен научить вас и танцам.
— А вы не против?
— Конечно, нет! Я буду счастлив! Рокуэйна неуверенно проговорила:
— Прошу вас, поскольку я так неловка… не могли бы мы сначала потанцевать в другом месте, где вас не знают?..
— Разумно, — согласился он. — Так и сделаем.
— Я рада, что вы меня понимаете! — воскликнула она.
— А вы предполагали, что я ужасно туп или толстокож?
— Нет, что вы! Просто вы гораздо более человечны, чем я предполагала, и, мне кажется, вы даже чутки.
Маркиз не ответил, и она продолжила свою мысль:
— На мой взгляд, мало кто обладает особой чуткостью; папа называл это магией.
— Той самой, которую вы применили для укрощения Вулкана?
— Совершенно верно! Она влияет и на животных, и на людей.
— Тогда я восхищен тем, что обладаю ею. Она улыбнулась ему, но вошел лакей и сообщил, что ужин готов, и они отправились в столовую.
Еда была еще более вкусной, чем накануне.
Рокуэйна очень проголодалась и попробовала все, что приносили, и выпила немного шампанского, доставленного с виноградника, который маркиз намеревался купить.
— Как славно пить свое собственное вино! А нельзя ли нам съездить вместе и посмотреть этот виноградник?
— Я планировал посетить его, когда мы устанем от парижской жизни.
— О, значит, придется долго ждать, — огорчилась девушка. — В Париже есть еще масса вещей, которые я хотела бы увидеть, и, я уверена, масса картин, которые мне еще предстоит посмотреть.
Не успел маркиз ответить, как дверь с шумом распахнулась.
В комнату ворвался человек весьма агрессивного вида.
Было очевидно, что человек вторгся в дом силой, и слуги стояли явно в замешательстве.
С грохотом захлопнув за собой дверь, он пересек комнату, не сводя глаз с маркиза.
— Я узнал, что вы в Париже, милорд, — сказал он, — и если вы думали, что вам удастся улизнуть от меня, то ошиблись!
Он говорил на английском, но с характерным акцентом, который, по мнению Рокуэйны, свидетельствовал о том, что он был не французом, а скорее австрийцем или жителем одной из балканских стран.
У него был горящий взгляд, большие, загнутые на концах усы. Его наряд, очень дорогой и красивый, так же явно был сшит не в Англии.
Он подошел к маркизу и сказал:
— Ваше поведение по отношению к княгине оскорбительно для меня, и я намерен отплатить вам!
Маркиз медленно поднялся.
— Позвольте приветствовать вас, ваше высочество, в моем доме, — сдержанно произнес он, — и разрешите представить мою жену.