— Знаю.
— Участвовал ли ты в незаконных боях без правил?
— Было дело.
— Получил ли ты деньги за это?
— Получил.
— Знал ли ты, что это незаконно?
— Знал. Но мне очень нужны были эти деньги.
— Где ты научился драться?
И снова прикосновение к разуму. «Ну откуда мне знать, когда я ничего о себе не помню? Может, был толковый физрук».
— Не помню.
Затем неожиданно Вомбат по-английски спросил, какой мой родной язык. Я ненадолго завис, мысленно перевел вопрос на русский и ответил на английском:
— Русский.
И опять по-английски:
— Где ты так научился играть в футбол?
— Не помню, — ответил я по-русски и добавил жалобно: — Можно вас попросить? Если вы узнали это, то не могли бы поделиться со мной?
— Минуту назад ты говорил, что тебе неважно прошлое. — Попытался поймать меня на лжи Быков.
— Да. Но одно дело поехать в Кунашак и все пережить заново, а другое — просто узнать от других людей.
— Как давно ты знаешь Тирликаса Льва Витаутовича? — спросил Быков.
— С декабря прошлого года.
— Какие отношения вас связывают?
Я ответил, как сирота, всю жизнь мечтавший о родителях:
— Я уважал его. Мне хотелось бы, чтобы у меня был такой отец. Как он относился ко мне, не знаю.
Я был лучшим в мире лжецом, и моя ложь проникала не только в разум, но и в душу. Я был так убедителен, что аж Вомбата пробрало, и на его лице промелькнуло сочувствие.
— Как ты относился к Валентину Григорьевичу Шуйскому? — продолжил Быков.
— С уважением. Он помогал нашей футбольной команде, — не покривил душой я.
— Состоишь ли ты в какой-то организации?
— Я комсомолец.
— Работаешь ли ты на врагов Советского Союза?
— Нет.
Подобных вопросов были сотни, они сыпались градом, но мне скрывать было нечего. А вот Фарб активизировался и копался в моих мыслях своими вомбачьми лапками — поначалу рьяно, потом — все более неохотно. Под конец допроса он вовсе перестал стараться, побледнел и массировал пальцами виски.
У меня у самого разболелась голова. Сколько времени прошло с момента, как начался допрос… то есть дознание? Три часа? Полдня? Какое сейчас время суток? Может, полночь уже, оттого и спать хочется. Вон, Фарб тоже с трудом подавил зевок. И руки затекли, я-то опереться о спинку кресла не могу, пристегнутый к долбанному кольцу. Конвоир мой Азаров, вон, прислонился к стене, ноги его не держат.
Когда все закончилось, Фарб и Быков уселись рядом и принялись анализировать, что я наговорил. Потом, наверное, наложили данные на видео с камеры, сопоставили мимику со словами. Я был совершенно спокоен, уверенный, что мою ложь нельзя распознать.
— Похоже, он честен, — вполголоса сказал Быков.
— Ага, честен буквально во всем! Не перебор, а? — Фарб усмехнулся. — О, ты не представляешь, как их натаскивают! Один даже меня провел. Если бы не свидетель, вышел бы сухим из воды.
Быков открыл второй ноутбук, поставил возле меня и вывел на экран фотографию пожилой краснощекой блондинки.
— Теперь, Саша, поговорим о твоем прошлом. Знаешь эту женщину?
Вот и наступил момент, которого я боялся. И ничего уже нельзя исправить. Но почему они так долго развлекались допросом и главное не оглашали? Меня не существует. Мне только год… Стоп! Не думать об этом. Держаться, успокоиться.
— Может, и знаю, но не помню, — ответил я и зевнул.
Быков включил видео. Краснощекая заговорила:
— Саша был сложным мальчиком, конфликтным, подраться любил. Никогда не уступит, со всеми спорит, и с нами, воспитателями. Слишком честный, все правду искал.
Она помнит меня ребенком?! Это что же, богиня позаботилась о моем прошлом, и у людей появились ложные воспоминания? Похоже, да, а значит, я спасен! Ощущение было, словно пальцы, сжимавшие горло, разжались, и я снова дышу! Наверное, от моих эмоций полиграф сошел с ума, но ничего, это нормально.
— Вспомнил? — обрадовался Быков и поставил запись на паузу.
Я мотнул головой:
— Нет. Эта женщина мне неприятна. И то, что она — моя воспитательница, я понял только из ее слов.
— Были ли у него друзья? — продолжила воспитательница. — Нет. Ни друзей, ни подруг сердца, хотя мальчик симпатичный. Когда другие играют, он в библиотеке сидит. Но учился при этом плохо, как назло все делал. Разве что с физруком нормально ладил, тот все таскался с ним, а когда умер, Саша совсем замкнулся. А физрук-то был тот еще. С титановой пластиной в голове, афганец бывший. Поговаривали, что и судим был, да не сел, сняли обвинение.
Ага, и физрук, значит, существовал, который мог меня научить и единоборствам, и привить любовь к футболу. Все логично, все сходится, даже цель в Лиловске обозначилась — известный тренер Белькевич. Так-то в продвинутую команду меня не взяли бы, а в городскую — вполне. А там, глядишь, и дело пошло бы.