Она вывела фотографию умершего на экран телефона и показала мне, но его лицо и правда было так изуродовано, волосы на голове слиплись, что я не понял, Микроб ли это.
— Трудно сказать, — ответил я.
Я сжал челюсти. Только не Микроб! Он же мне как брат! Из всех титановцев Федор мне наиболее близок, хоть он от нас и отдалился, когда переехал к гимнастке Лере. Одаренный, футболист с большим будущим. Как же так?
Семерка положила руку мне на плечо.
— Не расстраивайся раньше времени. Вдруг не он? Собирайся, я тебя отвезу.
— Спасибо. Поехали так.
Хрен с ним, с душем и завтраком! Мне. Нужно. Знать.
Сидя на переднем сиденье машины Семерки, я изо всех сил старался не думать о том, что Микроб мертв, но противный голос в голове шелестел: «Беда не приходит одна». А еще я думал о том, кто родители Микроба, почему он о них никогда не рассказывал. Вроде он не детдомовский. Есть ли кому его похоронить и оплакать?
Ехали мы минут десять, а казалось — целую вечность. Потом Семерка долго уговаривала пропустить ее машину на территорию Первой городской больницы, где расположен морг, и пока ксиву не предъявила, дежурный на воротах не сдался.
Мы медленно покатили по территории больницы. Я крутил головой, рассматривая белоснежные корпуса, разноцветные дорожки в разбитом между ними парке, выключенный на зиму фонтан в окружении гипсовых статуй. Ближайшая к нам, судя по крылышкам на сандалиях, была Гермесом. Но весь пантеон греческих богов был одетым.
Морг располагался в самом конце парка, и когда буйствовала зелень, она скрывала это приземистое здание цвета лежалого трупа. Теперь же оно выделялось, поглядывало черными глазницами окон на парк и резвящихся там богов и напоминало о бренности бытия.
Мы остановились рядом с катафалком, куда как раз кого-то грузили. Семерка вышла и закурила, а я не спешил, потому что не решался принять правду. Старался отсрочить миг опознания, ведь пока я не вижу труп, Микроб для меня жив. Пусть живет дольше!
— Дрейфишь? — спросила Семерка и не стала меня торопить. — Понимаю. Скажи, когда будешь готов.
Она щелкнула зажигалкой, закурила, отвернулась.
Юля скурила две сигареты, пока я решился. Вышел из машины, уставился на здание морга, как на заклятого врага.
— Идем.
— Держись! — Она сжала мое плечо, и мы направились к двери.
Семерка подергала ручку, постучала, нашла камеру под козырьком и развернула ксиву, показывая невидимому наблюдателю:
— КГБ. Откройте, пожалуйста. Мы на опознание.
Щелкнул замок, высунулась востренькая мордочка сотрудника, похожего на Гитлера, только без усов и в медицинском колпаке.
— Здрасьте, — заискивающе кивнул он, посторонился, пропуская нас внутрь. — Вы на утреннего трупа?
В тесном предбаннике стоял острый химический запах, мгновенно пробудивший похмельный синдром и тошноту, я потер горло.
— Да. Ведите, — распорядилась Семерка.
Патологоанатом открыл перед нами дверь, словно швейцар, и мы очутились в просторном помещении, где справа и слева от нас на стальных столах лежали накрытые простынями трупы, некоторые столы пустовали. Все тела были повернуты к нам босыми ногами с бирками. Невольно пришли думы о бренности бытия: вот ты — живой человек, мыслишь, дышишь, к чему-то стремишься, а потом раз — и тело с биркой на ноге.
Я сглотнул и двинулся за патологоанатомом в конец помещения. Он остановился возле предпоследнего стола справа, и мое сердце ухнуло в пятки, прошиб холодный пот. Семерка нащупала мою руку, переплела пальцы и сжала.
А я смотрел на бледные стопы и молился: только бы не Микроб! Только бы не он!
Патологоанатом подошел к изголовью, взялся за простыню. Семерка расплела пальцы и легонько толкнула меня в спину. Я сделал два шага вперед, чтобы увидеть лицо покойника.
Казалось, воздух загустел, и преодолевать его стало чертовки трудно. Патологоанатом отодвинул простыню, и я с трудом сдержал желание отвернуться. Смерть этого парня была ужасной, кости лица деформировались, нос был размозжен.
Я помотал головой.
— Неузнаваем. Откройте, пожалуйста, все тело.
В конце концов, я много раз видел Микроба в раздевалке и не ошибусь.
Простыня соскользнула полностью…
— Не он! — радостно воскликнул я. — Федор гораздо худее и не так волосат! Да и мельче.
— Слава богу! — выдохнула Семерка.
Я обернулся к ней.
— Спасибо!
— По крайней мере он не мертв, — улыбнулась она. — Дальше сам ищи.