Думал, она обрушит на меня шквал вопросов, но нет, ее любопытство ограничилось тем, сколько нас, чем самородок отличается от одаренного и что умею я. Ответ она получила на первые два вопроса и более-менее успокоилась, притихла, положив голову мне на плечо.
Я зевнул. Растрепанные волосы Рины щекотали шею, в траве на одной ноте пел сверчок, вдалеке шелестели автомобили. По телу разлилась усталость, а в голове осталась единственная мысль: я не выдам Рину, никому о ней не расскажу. Пусть они с Микробом не знают друг о друге. Чем меньше людей в курсе, пусть даже это надежные люди, тем лучше.
Усталость взяла свое — я зевнул так, что слезы навернулись. Научил Рину прятать мысли, рассказал, как разжигать внутренний огонь, еще раз зевнул и почувствовал себя акушеркой. Вот только акушерка приняла роды — и свободна, все заботы о младенце на матери, а я чувствовал ответственность за Рину.
— Тебя проводить домой? — спросил я.
— Нет, тут рядом, — мотнула головой она, — а если вдруг какой желающий показывать, хи, так я его…
Я посмотрел на Рину пристально, больше всего на свете она сейчас хотела не быть одной, и дело тут не в уличных хулиганах. Девушка смолкла, моргнула пару раз и прошептала беспомощно:
— Проводи. Только Мика заревнует, обидится на тебя.
Зачем она борется со своими желаниями? Боится показаться слабой?
Жила Рина в десяти минутах ходьбы и всю дорогу извинялась, как ей неловко. У подъезда пятиэтажки, где она жила, я обнял Рину. Девушка казалась слабой и маленькой, я не удержался и поцеловал ее в макушку.
— Все, беги. Ко мне утром Тирликас приедет, нужно хоть немного выспаться.
Домой я возвращался трусцой, а в голове крутилось: «Я придумал тебя, придумал тебя. От нечего делать во время дождя».
Тихонько открыв дверь квартиры, я на цыпочках вошел в коридор, рассчитывая, что сейчас, в начале второго, все уже спят — а хрен там! За столом на кухне, при свете торшера сидел Погосян, излучая тягостное уныние. Посмотрев на меня, как Цезарь на Брута, он сказал:
— Не ожидал от тебя.
— Мика, отвали со своими глупостями, — отмахнулся я.
Он хлопнул ладонью по столу.
— Я ее год жду! Что тебе — баб других мало? Да они виснут на тебе, как… пиявки!
Он ждал объяснений, уверений, что я не трону Рину. Но почему я должен играть в его детские игры, оправдываться в том, в чем не могу быть виноватым? Накатила злость.
— Мика. Если ты ждешь извинений, то их не будет. Пора взрослеть, брат.
Я направился к себе. За спиной загрохотало — аж люстра качнулась. Я обернулся. Погосян перевернул стол и пинал его. Навалилась усталость. Хрен с ним, пусть хоть башку об стену разобьет — я буду спать.
Бесновался Мика недолго. Сквозь сон я слышал гневный голос Димидко, который жил в квартире под нашей, а потому проснулся и прибежал на грохот. Пусть объясняет Погосяну, раз его родители ничему не научили.
Завтра будет трудный выходной, встреча с Семеркой, которая должна рассказать мне что-то важное. Интересно, что сказал бы Тирликас, если бы узнал, что возле него инициировался еще один одаренный?
Если среди вас есть меломаны, интересно, узнаете ли некоторые цитаты. Промо победителям: https://author.today/post/410028
Глава 6
Спасательный круг
Тирликас дал выспаться: позвонил не чуть свет, а в восемь, предупредил что будет через полчаса.
По-солдатски быстро приняв душ, я вышел в кухню сварганить себе пару бутербродов с кофе и выпить аминокислоты. За столом завтракали Погосян и Микроб. Увидев меня, Мика забрал тарелку с творогом, чашку и ушел к себе, захлопнув дверь.
— Как твоя нога? — спросил я у Микроба.
— Чуть тянет, но как будто и не было ничего. Только синяк остался.
Он несколько раз присел — показал, что все в порядке, потом закатил штанину. Н-да, кожа вокруг сустава была синяя.
— Выглядит не очень. Так бывает при вывихах, — соврал я, прикрывая Рину. — Хорошо, что Дарина умеет их вправлять.
Микроб помаршировал на месте, поприседал.
— Вот, как новенький! Поберегусь день, завтра схожу в санчасть к Рине, провериться. — Он смолк, подумал немного и спросил шепотом: — А что вчера случилось? Почему ты за Риной рванул?
— Это Лизы касается. Нужно было кое-что выяснить, — соврал я.
— Только не говори, что собрался с ней мириться. Я свою курицу просто ненавижу! — В его голосе заклокотала злость.
— Нет, ты что!
— Погосян тут все стены оббегал, приревновал.
— Ну и дурак. Хоть ты объясни ему, что Рина его не любит и не полюбит, и нечего нам выносить мозг, а то — не посмотри на нее, на массаж не сходи. А если пойдешь, он под дверью караулит, вдруг что случится прямо там, на столе. Идиотизм.