Чего она хочет добиться? Выяснили же имя.
— Ваши люди вернули мне немного памяти. А еще я сам вспомнил, что мне восемнадцать лет.
Длинная изящная бровь Ирины приподнялась.
— Ну-ка, ну-ка… Что-то еще?
— Нет, — горько сказал я. — Очнулся утром голый. Не понял даже, где я — где-то на улице, а на какой, в каком городе? При мне не было ничего. Попытался узнать у прохожих, где я, как ваши ребята подъехали, затолкали в машину и привезли сюда.
— Значит так, Саша Нерушимый. Картина примерно понятная — загулял где-то, напоили или напичкали чем-то, ограбили и выкинули. По базе пробили — ни в чем ты не замешан. А после предотвращенного преступления кого тут только не было — пришлось тебе задержаться. А теперь ты свободен.
И все? Так просто?
Я шумно выдохнул, откинулся на спинку стула и улыбнулся:
— Спасибо, Ирина Тимуровна! А я уж испугался, что мне Новый год в отделении придется встречать!
— А есть за что? — Женщина посмотрела пристально, сощурила глаза.
— Никак нет!
— Вот и я так думаю. Можно было бы, конечно, помариновать тебя на тему шпионажа, но на шпиона ты не очень похож. Это халтура какая-то, а не шпионаж! Ишь ты, поленились даже одеждой обеспечить, еще и без документов отправили — отлично забросили!
Она мелодично рассмеялась, я снова улыбнулся. А еще шире мои губы растянулись, когда Ирина положила на стол какую-то красную книжицу, явно документ, и подвинула ко мне.
— Это твое?
Все еще опасаясь подвоха, я накрыл его рукой, перевернул. На красном фоне — золотистый герб Советского Союза. Вверху: «СССР». Внизу: «Паспорт». Я такие только на фото видел, в руках никогда не держал. Шершавый на ощупь, открывался он неохотно, словно был совсем новым. Нерушимый Александр Михайлович. Год рождения — 2004-й — не мой, а вот день привычный: девятое июля. Физиономия не моя, но надо привыкать. Ого, место рождения: с. Кунашак, Кунашакского района, Челябинской области. Выдан Кунашакским ОВД, причем в этой реальности паспорта выдавали с шестнадцати, а не с четырнадцати лет.
— Бдительные граждане нашли недалеко от того места, где тебя взяли, и принесли в отделение, — объяснила Ирина Тимуровна. — Пожалели тебя грабители.
— Скорее пошутили.
— Фамилию сам выбирал? Родительскую сменил на более звучную?
Я мысленно улыбнулся ее попытке поймать меня на вранье и пожал плечами:
— Не помню. Ку-на-шак — это вообще что такое?
Может, в селе я родился, а жил в более продвинутом месте? Я пролистал до места прописки: Челябинская область, село Кунашак, улица такая-то, дом такой-то, комната 4. Общага? Неважно, важно, что я оттуда выписан.
— Побыстрее бы тебе вспомнить, зачем ты сюда приехал, да прописаться, да на работу устроиться. Иначе, — она подалась вперед, и в голосе звякнул металл, — статья 209. Тунеядство.
В памяти всплыло, что если гражданин не трудился во благо Родины более четырех месяцев, то ему светили 209-я уголовная статья «Тунеядство» и срок от двух до пяти лет. Но мне скорее грозило загреметь в армию. Два года терять совсем не хотелось.
А вот и неприятные моменты. Интересно, как тут с налогом на бездетность и сложностями, с которыми сталкиваются неженатые при построении карьеры?
— Тебе хоть переночевать есть где? — поинтересовалась майорша. — Может, что-то помнишь о родственниках, близких? Семья?
Спрашивала вроде бы без особого интереса, для проформы, но, посмотрев на нее, я смекнул, что нужно быть очень осторожным, думать над каждым словом, а то и в самом деле в шпионы запишут.
Я отрицательно покачал головой. Ирина Тимуровна задумчиво кивнула, потарабанила наманикюренными пальцами по столешнице. Казалось, она ощупывает меня и встряхивает, и выворачивает карманы заскорузлого спортивного костюма. Я настроился на Ирину Тимуровну, чтобы понять, чего она хочет, и оказалось, что единственное ее желание — поскорее отсюда уехать и лечь спать.
— Значит так, Саша. Сейчас ты ознакомишься с протоколом и подпишешь его. И отвезу-ка я тебя на дачу, поживешь пока у меня, а там, глядишь, и память вернется.
— Буду очень благодарен, — улыбнулся я и взял распечатку.
В документе было подробно описано, как я очнулся на улице голый. На втором листе канцелярским слогом изложили мой подвиг, было лишь одно отличие: контуженный Гаврилов и пистолет, валяющийся на полу. Поставил подпись напротив графы «с моих слов написано верно». Дата стояла — двадцать второе декабря две тысячи двадцать второго года.