Не хочется писать о последствиях 1991 года… Я сделал это в другой книге[3], здесь же отмечу главное: вся история России вполне плавно ведет и к стабилизационному фонду Российской Федерации, хранимому с США и использованному для спасения ЧУЖОЙ экономики, для проведения ЧУЖОЙ политики. И для регулярного уплывания НАШЕГО капитала за рубеж.
ПОЧЕМУ? Что за зловещая «алхимия», раз за разом на протяжении тысячи лет превращающая в пшик колоссальные усилии народа?!
Объяснения даются порой довольно остроумные.
С точки зрения Александра Бушкова, тут все дело в православии. То-то все православные страны знают массу исторических трагедий, внезапных обрывов исторического развития, попятных движений и катастроф[4].
Эту точки зрения неожиданно поддерживают два филолога и семиотика: они считают, что в западном христианстве с XIII века появилось представление о нейтральном – о личностях, явлениях и поступках, которые не грешны и не праведны. Пока прямо не затрагивалась религия, западное общество могло изменяться, не ставя под сомнение свои важнейшие ценности. Научившись у арабов делать бумагу и создавая горнорудную промышленность, западные христиане и не грешили, и не приближались к святости.
А восточная церковь по-прежнему видела мир как столкновение абсолютного Добра и абсолютного Зла. Добрых и злых сил. Не было в мире ничего, что не было бы или праведным, или грешным.
Чтобы провести любые, даже самые скромные реформы, нужно было «поменять знаки»: провозгласить прежде считавшееся абсолютно праведное – грешным, а абсолютное Зло – таким же абсолютным Добром.
Для того чтобы учиться у Европы, Петру «пришлось» разрушить представление о странах «латинства» как о грешных странах, религиозно погибших землях. Одновременно надо было разрушить представление о России как совершенной стране, в которой все свято и ничего нельзя изменять.
Петр I объявил Святую Русь отсталой и дикой, несовершенной и грубой. Грешные западные страны, населенные чуть ли не бесами, объявил цивилизованными и просвещенными, источником знания и культуры. В такой перевернутой системе ценностей само собой получалось, что грешная, ничтожная Русь просто обязана перенимать мудрость у праведного ученого Запада. Теперь как раз немецкая одежда повседневна на обритых дворянах, на свадьбе же бородатых шутов их одевают в русскую народную одежду, а в гимназиях XVIII века русскую одежду будут заставлять надевать лентяев и двоечников. В НАКАЗАНИЕ – как столетием раньше надевали немецкую[5].
Вот и получается – любые изменения, любые движения культуры в православной стране должны приводить к разрыву с прошлым, к катастрофам. Точка зрения интересная, но берусь дополнить ее не менее красочным и довольно-таки мрачным повествованием о точно таких же катастрофах, разрывах, обрывах и катаклизмах, произошедших абсолютно во ВСЕХ странах, включая и западнохристианские.
Приведу только два примера: Тридцатилетняя война в Германии 1618–1648 годов по своему ожесточению, непримиримости сторон, чудовищным последствиям была несравненно страшнее и нашего раскола XVII века, и даже Гражданской войны 1917–1922 годов. Это «наша» Гражданская, продолжавшаяся 30 лет и приведшая к исчезновению трети, а в некоторых областях Германии и половины населения.
Масса протестантов бежала из Франции, Берлин в середине XVII века на треть был населен французами и баварцами. До сих пор в Германии много людей с французскими фамилиями… Они имели порой довольно большие неприятности в годы гитлеризма: даже если совершенно забыли о своем происхождении от французского предка.
В Африке возник новый народ африканеров (то есть африканцев), или буров (то есть бауэров – крестьян). Это потомки голландцев, французов и жителей северной Германии, вынужденные бежать из областей, где правили католики и где протестантов ждала смерть.
Второй пример – промышленный переворот в Англии XVIII столетия. Все ужасы «нашей» коллективизации – это пикник воскресной школы в сравнении с обрушившимся на Англию сюрреалистическим кошмаром. Половина населения стала «лишней», смерть от голода сделалась массовой. Даже в первой половине XIX века восстания подавлялись с устрашающей жестокостью, по стране бродили то ли банды, то ли повстанческие отряды «луддитов».
Когда забавный мистер Пиквик у Диккенса провоцирует губернатора на подготовку вооруженных сил для возможной попытки штурма города, российский читатель считал это лишь веселым проявлением чудачеств сословия джентльменов[6]. Но роман писался в 1836–1838 годах о событиях 1828 года. Упоминание о повстанческих отрядах было мужественным поступком со стороны Диккенса, и англичане прекрасно понимали, о чем идет речь.
5