Василий прицелился и выстрелил. Пуля ударила человеку в спину. Парень как-то нелепо взмахнул руками и, схватившись за голову, бросился бежать, но через 5–6 шагов упал и так остался лежать».
Можно ли сомневаться, что автор представляет не только 1906 год, но и то, как подавлялось польское восстание 1863-64 гг.? Рассказ – проклятие Пантелеевым, подкрепляемое строками:
«А ночью село пылало, охваченное огнем. Громадные языки пламени лизали крестьянские крыши, и черный дым высоко летел к небу. Тушить пожар было запрещено. Сонные и хмельные солдаты стояли возле каждой избы, и пламя кровавым блеском играло на их штыках».
Рассказ – откровенный, острый акт борьбы с российским государством. Таким оказался первый шаг Грина в литературе.
Глава III. Казаки-убийцы
Действия русских карателей в Прибалтике воссоздаёт рассказ Грина «Случай», напечатанный в газете «Товарищ» от 25 марта (7 апреля) 1907 года. Под этим рассказом, сообщает в Примечаниях Владимир Сандлер, впервые появляется подпись «А.С. Грин».
Осенней ночью законопослушный крестьянин Отто Бальсен запряг свою лошадь: его жена Анна при смерти, и он надеется привезти к ней доктора. Причиной своего горя Бальсен считает волнения в крае, говоря младшему брату: «Гибнут все хорошие люди!..», сокрушаясь: «Где кузнец Пельт? Где Аренс, учитель? Где Мансинг, аптекарь? Один убит… А других что ждет? А что они сделали? Будь Мансинг здесь, Анна, быть может, была бы здорова…»
Крестьянин в отчаянии: «Что стало с краем? Еще такой год, и мы будем нищие! Мы, Бальсены!..» Истекший год оставил «тяжелые воспоминания. Деревня обезлюдела: кто разорился, кто исчез, неизвестно куда. Нескончаемые военные постои, реквизиции, вечный страх перед кулаком и плетью… Обыски, доносы… Жизнь сделалась адом».
Бальсен вышел из дома, тихо притворив дверь. Он проехал в повозке утонувший во тьме лес, вынул старинные серебряные часы, зажёг спичку. Стрелки показывали 12. Ещё часа полтора езды до города, и к пяти утра он, пожалуй, успеет вернуться домой. Вдруг крестьянин услышал, что навстречу кто-то едет. Он прислушался и, опасаясь, что это могут быть грабители, которых много развелось в последнее время, свернул с дороги на рыхлое кочковатое жнивьё.
Топот приближался, «повозку быстро окружили темные силуэты людей, сидящих верхом, с винтовками за плечами. Их было много, и Бальсену стало ясно, что это один из казачьих разъездов, бродивших вокруг Вендена».
Казак спросил:
«– Куда путь держишь, дружище?
– В город, – неохотно ответил Бальсен, нетерпеливо пожимая плечами. – И очень тороплюсь.
– А чего же ты торопишься? – спросил другой казак и захохотал громким, резким смехом. – Дюже же ты торопишься, засев у середь поля!»
Казак «подъехал к офицеру и начал что-то говорить ему, оглядываясь на крестьянина.
– Ты думаешь? – спросил офицер, зевая.
– Так точно. Стоить у середь поля…
– Куда едешь? – сердито крикнул офицер.
– В город, господин начальник, – ответил Бальсен, снимая шапку. – За доктором. У меня очень больна жена…
– Откуда?
– Из Келя… Меня зовут Бальсен, Отто Бальсен…
– А есть у тебя паспорт?
– Паспорт я забыл дома, господин начальник, – сказал Отто. – Но вы уж, пожалуйста, пропустите меня. Меня здесь знают кругом на сто верст. Я мирный человек».
Офицер приказал обыскать его, при свете фонарика рассматривал рецепт, тщательно осмотрел часы и бумажник. «Наконец офицер сказал что-то сквозь зубы, передавая вещи Бальсена казаку, и крупной рысью скрылся в темноте». За ним уехали казаки, кроме четверых.
Затем следует сцена расстрела. Бальсена связали, он отчаянно вскрикнул.
«– Не прыгай, до города далеко, – апатично сказал казак, сидевший верхом. – Что толку? Все равно, брат, помирать когда-нибудь…»
Примечательны ещё строки:
«– Не копайся, Данило, – сказал верховой. – Вы, черти!.. Чего томить человека?!
Темные фигурки отошли на несколько шагов и остановились. Бальсен видел, как сверкнули длинные красные огоньки».
Глава IV. Нутро рабского войска
О том, что делается в самой армии, Грин поведал в рассказе «Тихие будни». Солдат Соткин вызвал ненависть фельдфебеля тем, что чистил ему сапоги хоть и не морщась, но не со «сладострастием угодливости». Придирки следовали за придирками, травля ужесточалась, и пришло время, когда фельдфебель отвёл солдата в кусты и остановился.
«– Учили нас, бывало, вот так, – сказал он, деловито и не торопясь ударяя изо всей силы Соткина по лицу; он сделал это не кулаком, а ладонью, чтобы не оставить следов. Голова Соткина мотнулась из стороны в сторону. Оглушенный, он инстинктивно закрылся рукой. Фельдфебель, круто повернув солдата за плечи, ткнул его кулаком в шею, засмеялся и спокойно ушел».