— Ну, вот, майор, будем считать, что все штатные вопросы мы с вами решили, а теперь соберите офицеров батальона, побеседуем с ними.
Настроение у всех было веселое. Стахиев распорядился насчет бани, затем пригласил комбрига на обед.
— После парилки кружка крепкого чая не помешает, — ответил полковник.
В это время к нему подошел связист:
— Товарищ полковник, вас просит к телефону Десятый.
Комбриг поднялся, пошел к землянке. Через несколько минут возвратился мрачнее тучи. Все ожидающе притихли, он тяжело вздохнул, снял фуражку, сказал:
— Стряслось большое несчастье, товарищи. Начальник штаба доложил, что несколько минут тому от осколков шального снаряда погиб политрук Горохов…
Весть о гибели друга потрясла Овчаренко. О чем думал Саша в последний миг жизни? Быть может, вспоминал о любимой… Он мечтал дожить до победы и отдал жизнь за то, чтобы ее увидели другие…
…Комбат Стахиев ставил задачи ротам.
— Тебе, товарищ Овчаренко, идти в авангарде и, как говорят, глядеть в оба, чтобы не допустить внезапной атаки противника.
Итак, рота Овчаренко идет первой. В любом деле первому труднее, а в боевых делах и подавно. Однако Овчаренко выслушал приказ спокойно. Все-таки был уже не сорок первый, а сорок третий год. И он, и его солдаты успели многому научиться.
Как только зеленая ракета поднялась в воздух, взревели моторы, рота начала выдвижение. Танк Овчаренко шел во втором взводе, в голове колонны. Внезапно над ротой пронеслось звено вражеских штурмовиков; они сбросили на колонну несколько бомб и, преследуемые зенитчиками, скрылись. Слева показался лес. Овчаренко приложил к глазам бинокль, в объективе всплыл длинный хобот «тигра». Немцы возлагали на этот танк большие надежды: само название должно бросать в дрожь русских…
«Сейчас мы тебя, голубчик, проучим», — подумал Овчаренко.
— Рота, к бою! Слева по опушке леса огонь!
Овчаренко видел в бинокль, как оторвало хобот «тигру», но в тот же миг последовал ответный огонь. Завязалась огневая дуоль. Солдаты называли ее пляской смерти. Один танк загорелся. «Сумел ли спастись экипаж?» — защемило сердце ротного. Он попытался доложить обстановку комбату, но связи не было: на танке Овчаренко осколком снаряда, словно бритвой, смахнуло антенну. Противник усиливал огонь. Тогда ротный отдал команду экипажам под прикрытием дыма уйти в овраг, который был в нескольких сотнях метров от роты. Противник решил, что красные отступили, прекратил огонь и двумя колоннами начал двигаться из леса на дорогу. Впереди каждой колонны шел «тигр». Выждав, когда танки приблизились, рота Овчаренко из засады открыла внезапный ураганный огонь. Теперь преимущество было на нашей стороне. Бой длился около двух часов.
К концу боя в роту приехал комбат Стахиев. Он сердечно обнял Овчаренко и не то в шутку, не то всерьез сказал:
— Сегодня, Михаил, отдаю тебе мой паек сахара, больше я ничем не располагаю…
— Это уже кое-что. Доложите командиру бригады, может быть, он и свой пришлет, — пошутил Овчаренко.
Вечером у Михаила была другая радость: получил письмо от Риты.
Халимон уже несколько часов сидел в кустах. Он не знал, где немцы, и больше всего боялся напороться на своих. Чего только ни передумал за это время! Вспомнил, как в один из приездов в село отец сказал ему, что председатель сельсовета Задерей, снабдивший его ложными справками, требует двести рублей, иначе грозит, что поедет в район и расскажет там о всех делах Халимонов. На другой день Задерея нашли повешенным. Вскрытие показало, что покойный был в стадии сильного опьянения и, видимо, покончил с собой.
Остап услышал шум приближающихся мотоциклов и прижался к земле. У березовой рощи, через дорогу, мотоциклисты остановились на привал. Остап увидел, как сухопарый ефрейтор, на ходу расстегивая брюки, шел прямо к его кусту. По телу поползли мурашки: только бы не убили, — он сумеет доказать свою преданность. Не ожидая, пока ефрейтор обнаружит его, Халимон выполз из-под куста и поднял вверх дрожащие руки. Ефрейтор испуганно вскрикнул, но тут же пришел в себя и, придерживая левой рукой расстегнутые брюки, выхватил правой из кобуры пистолет. На его крик прибежало несколько солдат. Солдаты смеялись и о чем-то говорили между собой. Потом Халимону связали руки и повели, подталкивая, к мотоциклу. Халимон начал было показывать на куст, где лежала его винтовка, но сопровождающий немец истолковал это по-своему, ткнул кулаком Халимону в нос, крикнул: «Шнель, шнель!» — и усадил в коляску. Через несколько минут мотоцикл выскочил на шоссейную дорогу и вскоре оказался в населенном пункте, где размещался немецкий штаб. Там Халимона повели на допрос. Допрашивал его немецкий майор, прекрасно говоривший по-русски. Он спросил, откуда Халимон родом, как попал в плен. На все вопросы Халимон отвечал охотно.