— Ваша светлость, я полагаю, что, пока придет ответ, мы можем заключить перемирие, — предложил Лористон и, уверенный, что Кутузов согласится, извлек из сумки заранее приготовленное соглашение.
— Останавливать военные действия, генерал, я полномочия не имею, — охладил посланника Кутузов.
Убедившись, что Кутузов к предложению Наполеона интереса не проявляет, Лористон перешел к другому, как он сказал, важному вопросу:
— Его величество император Наполеон поручил мне обратить ваше внимание на варварский образ войны с вашей стороны.
— Я вас, генерал, не понимаю. О чем вы говорите? Всякая война по сути своей есть варварство.
— Да, но существуют определенные правила ее ведения, а ваши партизаны никаких правил не соблюдают, да и крестьяне тоже. Они нападают на наших фуражиров и убивают их. Все дороги перерезали, и нам нет никакой возможности организовать подвоз провианта…
— Не в моих силах, господин генерал, уменьшить гнев моего народа. Крестьянам тоже дорого их отечество, и, полагаю, они никогда не смирятся с чужеземным нашествием…
Не получив удовлетворения и в этом вопросе, Лористон внес предложение:
— Для ускорения доставки письма вашему императору в Петербург ваш гонец может проехать через Москву, мы обеспечим ему этот проезд.
— Благодарю вас, генерал. Посылать письмо императору через город, занятый неприятелем, совершенно негоже.
Лористон поднялся, чтобы попрощаться, услышал назидательное:
— Bonaparte pourrait me dcfaire, mais jamais me troper![1]
…Из глубины России к Тарутину непрерывным потоком тянулись резервы. Леса в окрестностях Москвы кишели партизанами. «По приказу его светлости, — гласил приказ из штаба Кутузова генералу Денисову, — назначается вашему сиятельству отряд легких войск, с коими вместе Вы отправитесь на новую Калужскую дорогу, откуда, делая нападение на Можайскую и, если возможно, на Рязанскую дорогу, стараясь причинить всякого рода вред неприятелю, наиболее иметь в виду сожжение артиллерийских парков…»
Покидая Москву, Наполеон устремился на Смоленскую дорогу и вновь оказался у Бородина, у огромного кладбища без могил. Менее двух месяцев назад он здесь оставил тысячи своих солдат. Во имя чего полегли они? Спрашивали и не находили ответа на свой вопрос французские солдаты, продолжая усеивать своими трупами бесславный путь бегства.
На дорогах валялись раненые и больные, зарядные ящики, орудия и повозки. Дохлые лошади довершали жуткую картину. «Стаи воронов подымались над нами, — вспоминал французский офицер Лабом, — со зловещим криком, собаки следовали за нами из самой Москвы, питаясь нашими кровавыми останками. То, что не поедают хищники, псы, покрывает зима».
Прошло шесть месяцев с тех пор, как Наполеон форсировал Неман. Теперь он с жалкими остатками своей армии покидал болотистые берега Березины. Вступив на территорию Польши, он решил бросить армию и уехать в Париж.
Когда-то Наполеон мечтал о власти над всем миром и не раз повторял, что «от великого до смешного — один шаг». Он страшно боялся этого шага и все-таки сделал его.
Прежде чем покинуть Варшаву, император спросил своего посла аббата Прадта:
— Как вы думаете, меня здесь не узнали?
Кутузов двинул свои войска в Европу, но перед тем солдатам прочитали его приказ: «Заслужим благодарность иноземных народов и заставим Европу с удивлением восклицать: непобедимо воинство русское в боях и подражаемо в великодушии и добродетелях мирных! Вот благородная цель, достойная воинов, будем же стремиться к ней, храбрые русские солдаты!»
Однажды Кутузову принесли басню Крылова «Волк на псарне», которая только что появилась в печати. В образе Волка легко угадывался Наполеон. Басня понравилась фельдмаршалу. Он прочитал ее вслух генералам и офицерам, которые были в это время у него.
Дочитав до слов: «Ты сер, а я, приятель, сед…», Кутузов снял фуражку, открыв свою седину, и лукаво улыбнулся.
В Филях, в избе Андрея Фролова, в честь побед Кутузова круглосуточно горела лампадка. Вскоре победные лампадки зажгли по всей России.
Крах фаворита
Тупоумные принцы, едва умевшие говорить по-русски, и дети садились на престол, сходили с престола… горсть интриганов и кондотьеров заведовала государством.
В Петербург пришли белые ночи, и, как всегда, городская знать им радовалась, получив возможность наслаждаться красотой ночного города; рабочий люд досадовал: светлые ночи не располагали к привычному покою. В одну из таких ночей граф Григорий Орлов в одиннадцатом часу вечера ушел от императрицы — позднее она никогда не засиживалась, строго выполняя свой распорядок дня.