Довод Дашковой поразил Дидро, но он не мог с ней согласиться, сказал: «Веревка, стягивающая шею всего человечества, состоит из двух шнурков, из которых нельзя разорвать одного без разрыва другого».
Независимая и решительная Дашкова на несколько лет покидает Петербург и отправляется за границу. Со временем, после возвращения, она возглавит две академии наук, а пока — чужбина. Отчуждение императрицы не могло поколебать ее любви к отечеству. В первые дни своего путешествия Дашкова остановилась в самой богатой гостинице Данцига и была поражена, увидав там на стене огромное полотно, на котором раненые и умирающие русские солдаты просят пощады у победителей-пруссаков. Нет, с такой несправедливостью она не может смириться. И, сняв картину, в течение ночи перекрасила мундиры победителей и побежденных, а затем водрузила ее на прежнее место.
Прикрываясь либеральными словами, Екатерина II укрепляла крепостное право. Крестьянам не стало легче оттого, что она заменила слово «раб» на «верноподданный». Верноподданные стонали от непомерных налогов, представляя собою сплошную массу нищих и обездоленных. А между тем царица похвалялась европейцам: «У каждого крестьянина в супе курица, у некоторых — индейка».
Турецкий уполномоченный на переговорах в Фокшанах Осман-эфенди, пользуясь инструкцией своего правительства, затягивал переговоры. Орлов злился, но поделать ничего не мог. Он рвался в Петербург, а переговорам, как нарочно, не было видно конца. Он уже подумывал послать нарочного в столицу и попросить замену, но в это время прибыл к нему гонец из Петербурга и тайно доставил письмо, в котором условленным кодом извещали, что в его комнаты поселился красавец Васильчиков и теперь неотступно следует за императрицей.
«Я так и знал», — простонал Орлов и, не медля ни минуты, умчался на перекладных в Петербург, бросив переговоры.
Ни сна, ни отдыха. Фаворит спешит, надеясь поправить, восстановить все на место, изгнать из дворца, ставшего ему ненавистным, Васильчикова. Он не мог представить себе, что его могущество и слава враз померкли. Нет, нет, такого коварства он не потерпит! Из-за нее он рисковал жизнью своей и братьев. Не будь его, не видать ей престола! Скорей бы добраться до Петербурга, а там он знает, что делать. Он поставит все на прежние места. Даже силой. Гвардейцы пойдут за ним, а несогласных он скрутит в бараний рог. Он не повторит ошибок Петра III.
Так думал отставной фаворит, мчась в Петербург. Он вспомнил слова императрицы, сказанные ему в день отъезда: «Ты имел достаточно доказательств моей верности». Сейчас они звучали словно насмешка. В голове Орлова постепенно рождался план действий на тот случай, если Екатерина не изменит своего отношения к нему.
Карета, в которой сидел Орлов, выкатилась на пригорок, остановилась: в одной из упряжек оборвалась постромка. Орлов выскочил из кареты, а следом за ним и его адъютант. И хотя было лето, поля вокруг не радовали глаз. Справа от дороги желтела редкая трава, на которой паслось стадо тощих овец. От села к экипажу примчалась стайка босоногих ребят. Остановились в нескольких шагах, с любопытством рассматривали знатных путников. Один из слуг хотел было их прогнать, но Орлов не позволил ему это сделать, подозвал ребят к себе и, к удивлению адъютанта и слуг, начал с ними беседовать. Оборванные и грязные ребята с удовольствием отвечали на его вопросы, а потом самый маленький, указывая на своего вихрастого друга, лицо которого было все в веснушках, отважился сказать:
— Господин генерал, у Сашка умерла мать, а отца вчерась на каторгу услали, он теперь один.
— Вот как, — сказал Орлов и, может быть, впервые почувствовал бесправие, царившее на Руси. Прежде он никогда над этим не задумывался, но его собственная драма сейчас побудила к этому, и он, достав кошелек, извлек оттуда серебряный рубль, протянул мальчонке. Мальчуган схватил деньги, упал на колени и попытался целовать его сапоги.
— Ступай, ступай, не надо, — сказал Орлов и подошел к указательному дорожному столбу, на котором значилось, что до Петербурга двести верст.
Орлов порядочно устал, это понимал адъютант, молодой гвардейский полковник, и предложил ему на очередной почтовой станции отдохнуть.
— Нет, нет, сударь, никакого отдыха. Заменим лошадей, попьем чаю — и опять в путь. Отдыхать будем в Петербурге. Теперь уже скоро…