— Очень любезно с твоей стороны, — вздохнула она, — учитывая, что я начинаю выглядеть соответственно своему возрасту.
— Соответственно возрасту? Ты… — Карт судорожно глотнул и добавил прежним сердитым тоном: — Мне чертовски тебя не хватало.
— Мне тебя тоже, — вырвалось у Пэт. Господи, она ведь совсем не то хотела сказать! Но, находясь впервые за долгое время наедине с ним, было трудно не выразить свои чувства.
— Ты мне снишься, — признался Карт, застенчиво усмехнувшись. — Глупо, не так ли?
— Ты отлично знаешь, Карт, что просто стараешься быть вежливым. Во сне видят не людей, а животных с длинными носами.
— Может быть, это происходит перед тем, как я засыпаю окончательно. — Карт тряхнул головой. — Сплю я или нет, это ничего не меняет. У меня перед глазами твое лицо. Не знаю почему. Оно не такое уж чудесное. Нос неправильной формы, рот шире, чем у Кармел, и у тебя нелепая привычка смотреть на людей искоса, как попугай…
В следующий момент Пэт оказалась в его объятиях, совсем как в шпионской драме, если не считать того, что она не планировала сценарий таким образом. Это должно было произойти позже — как награда Карту за его услужливость и самоотверженность. О собственной игре Пэт не думала, как истинная кинозвезда. Конечно, столь бешеное биение ее сердца в расчеты не входило — учитывая, что Джим заперт в камере шестью этажами ниже, а Нора лежит в постели на другом конце города, пытаясь хоть на что-то надеяться… Губы Картера прижимались к ее губам все крепче и крепче.
— Нет, Карт, не сейчас. — Она оттолкнула его. — Пожалуйста, дорогой…
— Ты назвала меня «дорогой»! Черт возьми, Пэт, как ты могла все эти месяцы играть со мной, тыча мне в лицо этого Смита?
— Карт! — простонала Пэт. — Я хочу поговорить с тобой… сначала.
— Меня тошнит от разговоров! Пэт, ты так нужна мне… — Он целовал ее губы и кончик носа.
— Я хочу поговорить с тобой о Джиме, Карт! — в отчаянии крикнула Пэт.
Она почувствовала, как Картер моментально остыл. Он отпустил ее, отошел к стене с окнами и уставился на площадь перед зданием суда, не видя ни автомобилей, ни людей, ни деревьев, ни пасмурного райтсвиллского неба.
— Что ты хотела узнать о Джиме? — бесстрастно спросил он.
— Карт, посмотри на меня! — взмолилась Пэт.
Он повернулся к ней:
— Я не могу этого сделать.
— Не можешь на меня смотреть? Но ты ведь смотришь!
— Я не могу отказаться от этого дела. Ты ведь пришла просить меня об этом, не так ли?
Пэт снова села, поискала помаду, но у нее тряслись руки, и она защелкнула сумочку, так и не подведя губы после поцелуев.
— Да, — тихо ответила она. — И не только об этом. Я хотела просить тебя уйти с должности прокурора и защищать Джима. Как судья Илай Мартин.
Карт молчал так долго, что Пэт пришлось посмотреть на него. В его взгляде была горечь, но, когда он заговорил, голос звучал мягко.
— Это несерьезно. Судья — старик и ближайший друг твоего отца. Да и в любом случае он не мог бы председательствовать на этом процессе. Но меня избрали на эту должность совсем недавно. Я принес присягу, и это кое-что для меня значит. Не хочу выглядеть напыщенным политиканом, подыскивающим голоса в свою пользу…
— Но ты им и выглядишь! — вспыхнула Пэт.
— Если Джим невиновен, его освободят. А если виновен… ну, в таком случае ты не должна хотеть, чтобы его освободили, верно?
— Он невиновен!
— Это решать присяжным.
— Ты уже решил! Мысленно ты приговорил его к смерти!
— Дейкин и я должны были собрать все факты. Неужели ты этого не понимаешь? Наши личные чувства не могут вмешиваться. Нам обоим нелегко из-за этой истории…
Пэт едва не плакала и сердилась за это на себя.
— Неужели для тебя ничего не значит, что от этой, как ты говоришь, «истории» зависит вся жизнь Норы? Что она ждет ребенка? Я знаю, что процесс нельзя остановить, но хочу, чтобы ты был на нашей стороне. Чтобы ты помогал, а не мешал!
Карт скрипнул зубами.
— Ты говорил, что любишь меня! Как ты можешь любить меня и… — Пэт с ужасом услышала, как дрогнул ее голос, и ощутила на щеках слезы. — Весь город против нас. Они бросали камнями в Джима. Они обливают нас грязью. А ведь это Райтсвилл, Карт! Райт основал этот город! Мы все родились здесь — не только дети, но и папа, и мама, и тетя Табита, и Блуфилды, и… Я уже не та избалованная девчонка, которую ты привык тискать на заднем сиденье своего драндулета субботними вечерами в роще на разъезде! Весь мир рушится, Карт, — я повзрослела, глядя на это! О, Карт, у меня не осталось ни гордости, ни сил — скажи, что ты поможешь мне! Я боюсь! — Пэт закрыла лицо руками, поддавшись эмоциям. Ничто не имело смысла — ни то, что она говорила, ни то, что думала. Все тонуло в слезах.