Бог евреев — это Бог, который судит; но судить — это не дело для истинного Бога; так как это значит, навязывая общий закон, признавать мыслимое единство или непримиримую противоположность. Справедливый никого не судит так же, как и он, согласно словам святого Павла, никем не судим. Любая оценка — это «тирания в мыслях». Суд Иисуса будет заключаться в том простом факте, что он будет рассматривать как разделенное то, что желает оставаться разделенным, и тем самым судьи, фарисеи будут осуждены. Он желает, чтобы посредством упразднения собственности, посредством упразднения всякого разделения люди встали над сферой правого и неправого. Отныне уже нет закона, то есть мыслимой связи между объектами; так как нет больше ничего, что было бы объектом. «Мыслимая связь — это нечто, что остается постоянным, что лишено живого разума, это иго, это цепь, это категории господина и раба, активности и пассивности, определяющего и определенного». То, что до сих пор проявлялось в форме закона, всеобщности и противоположности, исполнилось, свершилось, и именно сама эта полнота вынуждает закон исчезнуть в духе красоты. Как и Эмпедокл Гельдерлина, Иисус проповедует возвращение к целому, к целостности человека, к единству с природой. Человек не должен больше размещать себя вне и над своими действиями, чтобы их осознавать, чтобы прославлять себя или порицать. Он должен действовать в бессознательной спонтанности. Он не уделяет более внимания своему собственному одобрению или одобрению других, так как и то и другое всегда остается в сфере ложных всеобщностей фарисейства и разделения. Нет больше ничего, чем желали бы распоряжаться. Если любовь предстает в форме предписания, то вследствие языковой необходимости; в самой себе она выше любого предписания. Теперь есть только жизнь, равная, одинаковая в нас и в нашем ближнем.
Обращаясь к индивидам, так как народы не могут простить друг друга, Иисус выполняет свою работу объединения. Больше нет избранного народа. Тому, к чему приходит спекулятивная философия, связывая за пределами понятия субъективное и объективное, практическая философия Иисуса учит, объединяя наклонности к любви.
Иисус заставляет нас понять, что Бог для нас — это ближний. Иисус — это священник религии человека; Богочеловек является прежде всего человеком, но не индивидом, который был бы объектом удивления, а самой идеей в ее красоте, идеей как нашей собственностью, нашим творением. Гегель смог бы повторить здесь, смягчая, те слова, которые он заставил произнести Иисуса в своей Жизни Иисуса 1975 года: «Если вы считаете ваши церковные распорядки и позитивные заповеди высшим законом, данным человеку, то вам неведомы ни достоинство человека, ни его способность обретать в себе самом понятие божества и знание его воли. Кто не чтит в себе эту способность, тот не чтит и божество. То, что человек может назвать своим „я”, что возвышается над гробом и тлением, и само определяет воздаяние, которого оно достойно, может и само творить суд над собой — оно выступает в качестве разума, чьи законы ни от чего более не зависят, чей критерий суда не подвластен никаким авторитетам земным или небесным… Истинно говорю вам: человек больше, чем храм».[54] Так говорит гегелевский Христос. Он пророчествует о временах, когда человек не будет больше отправлять никакой культ. «Вы же достигли самостоятельности мужа, свободы своей воли и будете силой собственной добродетели нести плоды, ибо дух любви, сила, одушевляющая вас и меня, одна».[55] Мы видим, как смешиваются кантианские, фихтеанские, романтические и дофейербаховские элементы в этом «вечном евангелии».[56] Кантовский Христос, такой, каким его представлял Гегель в тот момент, проповедует нравственный закон, закон свободы, автономию, человеческое достоинство, разум, который является единственным божеством, соблюдение долга, предназначение человека, который всегда должен хранить в себе всеобщую природу разумных существ. Царство Божье совпадает с царством конца времен. Нравственный человек будет вознесен выше звезд. Здесь можно узнать тот же тон, что и в одном из писем 1795 года Шеллингу, тот же тон, что и в Прометее Гете. «Нимб, окружающий головы угнетателей и богов земли, меркнет».[57]
57