Гегель наблюдает за опытом, за переживаниями, которые испытывает сознание в ходе своих поисков истины. Непосредственно Феноменология является не логикой, а констатацией определенной последовательности феноменов; даже если встать на точку зрения неизменного, то когда его изучают феноменологически, факты, события обнаруживаются, происходят, случаются в природе.
В то же самое время Гегель пытается обнаружить в Феноменологии категории практической жизни: благо, признание блага, жертвоприношение. И можно установить аналогии между этими категориями практической жизни и другими. Не является ли благо в каком‑то отношении эквивалентом причинности главным образом тогда, когда речь идет об отношениях между причиной, понимаемой как бесконечная, и конечным следствием? Не является ли признание осознанием следствия именно как следствия? А взаимная благодарность — действием и реакцией? Наконец, идея понятия и идея богатства имеют между собой много сходного.
V. Переход к исследованию несчастного сознания
Если верно, что проблема Ницше заключалась в том, чтобы самое глубокое отчаяние превратить в самую непобедимую надежду, то можно сказать, что проблема Ницше и проблема Гегеля — это одна и та же проблема.
Но вместо того чтобы, как Ницше и как Паскаль, увидеть в методе противоречия некий анти — рационализм, он попытался выразить при помощи этого метода саму теорию разума; он не использует методы мышления как апологию, он не берет их в качестве моментов, через которые проходит субъективная жизнь его духа, он пытается превратить их в моменты жизни духа вообще.
Его цели никогда не были чисто спекулятивными, или, скорее, если и были, то потому что спекуляция приносит самую высокую радость, позволяет нам заполнить пустоту, пустоту абстракции, которая разделяет разум как реальность разума в качестве духа, согласно выражению из предисловия к Философии права, и обеспечить тем самым удовлетворение действительного разума, так как начало как философии, так и религии — это не столько удивление, сколько неудовлетворенность и разорванное сознание. Это вполне естественно, если в качестве объекта исследования необходимо взять не абстрактного человека, но человека, определенного своей средой, своими обстоятельствами, человека не только разумного, но наделенного сердцем, и, отталкиваясь от него, подняться до разума, более близкого сердцу, чем холодный рассудок.
Теперь понятно значение, которое приобретает идея несчастного сознания: с одной стороны, эта идея является подтверждением того факта, что от одного утверждения разум движется к тому, которое противоречит предшествующему. «Это (исчезновение моментов сознания друг в друге) и есть тот обмен, который постоянно примиряет несчастное сознание с самим собой»; с другой стороны, это та стадия, которую вечно должен побеждать разум, чтобы переходить к более счастливому сознанию. Принцип антитезиса необходим для восхождения к синтезу, а синтез и есть счастье; чтобы достичь этого счастья, необходимо пройти через несчастье. Обе идеи в другой форме соединяются в идее негативности.
Таким образом, Гегель переносит на философский уровень иронию в том виде, в каком она будет выражена в творчестве Шлегеля, и откровение Новалиса в глубинах воображения. Более того, мы считаем тождественными стремление к постоянному противоречию первого и стремление к самоуглублению второго. Благодаря философии Шеллинга, используя ее и затем преодолевая, Гегель мог приблизиться к цели, которую он перед собой ставил. Для нас эта цель заключается в следующем: достичь классического романтизма — романтического классицизма и вывести, как попытался это сделать другими средствами Гельдерлин, из самого глубокого несчастного сознания самое высокое счастье.
Место представлений о несчастном сознании в формировании воззрений Гегеля
Чтобы понять, как формировалось гегелевское мышление, мы должны сначала проследить различные мотивы, различные темы, которые смешиваются друг с другом в разуме юного теолога: желание единства, чувство разрыва, которые не могут быть отделены друг от друга; так как это желание допускает такой разрыв, а чувство разлада, разъединения свидетельствует об этом желании. Если мы глубоко переживаем один из этих мотивов, то видим, как вскоре он меняется, как он сразу же преобразуется в другой: следовательно, идеи счастья и несчастья тесно друг с другом связаны; и только после того как мы ощутим это единство, мы сможем увидеть, как Гегель прослеживает в истории увеличение несчастья, а в последний момент, в самые тревожные периоды, в самой темной ночи угадывает предзнаменования рассвета.