И когда же Пашка научиться держать язык за зубами? На его голове не осталось живых мест!
Федор внимательно прошелся по нам взглядом, а потом устало выдохнул.
— Ну, что же, пойдемте домой. Чаем вас угощу, да про праздник расскажете.
Мы с ребятами переглянулись. Сомневаюсь, что дедушку обрадует действительная история, ведь, наши танцы превратились в «бойцовские». Впрочем, правды он никогда не узнает…
С чаем было покончено. Раскрыв рты, мы слушали дедушку. Он поведал нам увлекательную историю о мозолях на пальцах и о горах картошки, которую ему приходилось чистить в армии. И пусть я слышала об этом миллион раз, все равно продолжала наигранно восхищаться.
— Да уж, Федор, вы просто картофельный герой, — смеясь, подметил Сема.
— А то. Вы еще про прыжок с парашюта не слыхали. Ох, никто не мог повторить такие воздушные трюки, какие выделывал я.
— Ой, а знали бы вы, какие Сема приемы выделывает, — подначивал Саша. — Такому в армии точно не учат.
Я поддержала его язвительным смешком:
— М-да, кидаться камнями в противника — дело не хитрое.
Устав от нашей болтовни, Каштанка полезла в будку, а воспользовавшись нашим отвлеченным разговором Пашка, шатался за воротами. Время было позднее, и малыш давно должен быть в постели… Ну, да ладно. Праздник все-таки.
— Что ж, пора сворачиваться, — сонно потянувшись, сказал дедушка. — Завтра рано вставать, а мне еще снасти на форель готовить.
Дедушка был прав. Я сама едва держалась на ногах и мечтала о мягкой кровати. По правде говоря, я всегда о ней мечтала, потому что мой матрас не имел ничего общего с комфортной периной.
— Обронил! Обронил! — взволнованный крик Пашка заставил нас обернуться. Я впервые видела брата таким перепуганным.
— Мозги? — усмехнулся Федор. — Так это мы давно знаем.
— Нет! Кулон мамин обронил! В колодец!
Моя рука машинально коснулась шеи. Голой шеи. Голова закружилась от ужаса. Как я потеряла его? Когда? Наверное, это было между переглядами с Сашей и дурачествами с Семеном.
— Я его в траве нашел, — жалобно пищал Паша. — Хотел поиграться и вернуть, но он, зараза, выскользнул. Теперь фиг достанешь.
— Что ты наделал? — одними губами прошептала я, чувствуя подступающий ком в горле. — Что ты…
От защиты, не умный Паша перешел в нападение.
— Говорю же, я не хотел! Что не понятного? Выронил, и все!
Я так сильно дорожила этой вещью, что не могла поверить в происходящее. Это злая шутка. Паша не мог так поступить. Не мог. Отчасти, я сама была в этом виновата, но…
Позабыв обо всем, я схватила мальца и принялась трясти его за плечи.
— Что ты наделал? — мой голос надломился. — Что ты наделал, Пашка?!
Его большие глаза наполнились слезами, а губы затряслись.
— Ну что ты заладила, Зося? Я ведь не нарочно!
Я открыла рот и посмотрела на дедушку, в надежде, что он заступиться. Но, заступился он не за меня.
— Хорошо, что признался, — сказал дед. — Чтобы ты не натворил, никогда не лги. Никогда.
Это был удар под дых. Чтобы не расплакаться прилюдно, я убежала в дом и закрылась в своей комнате. Вот тогда я по-настоящему дала волю слезам.
Мне было четырнадцать, и я не умела прощать.
Я проклинала Пашу ужасными словами. Такими, о которых вслух-то говорить совестно. Плевать. Он заслужил это. Он как будто целенаправленно разрушал все, что осталось после родителей. Так сказать, стирал все воспоминания, дабы не расстраивать меня и не расстраиваться самому. Брат не понимал всю ценность сохранившихся вещей, так как совершенно не помнил родителей. Не знал их. Благо, что он не мог утопить в колодце Каштанку, иначе я бы лишилась самого дорогого воспоминания.
Чудесное утро сменилось скверным днем, а прекрасный вечер превратился в слезливую, бессонную ночь — это ли закон равновесия? Едва ли возможно устоять на такой шаткой платформе прибывая в стабильности. Едва ли.
Уткнувшись лицом в подушку, я кляла Пашку, — злость так и душила меня — а отлеплялась только для того, чтобы набрать воздуха в легкие.
— Эй, — послышалось за окном. — Златка, спишь?
Мои распухшие от слез глаза распахнулись.
— Сема? — подскочив с кровати, я на цыпочках подбежала к окну. — Что ты тут делаешь?
— Принес кое-что, — прошептал он. — А ты думала, что я дверью ошибся?
Одной рукой парень держался за раму, а другой ковырялся в кармане.
— Держи, — он протянул мне утопленный кулон. — Кажется, это твое.
Я лишилась дара речи, но когда холодное золото коснулось ладони, обрела его вновь: